Разрушенный дом. Моя юность при Гитлере - [17]
На какое-то время нас всех попросили удалиться. Должно быть, наступил черед исповеди, и я попытался представить себе, о чем она сейчас расскажет. Как часто таскала сласти и украдкой ими лакомилась, как часто была непослушной и думала о нецеломудренном. Представить себе невозможно. Я стоял у окна в коридоре, неподвижно уставившись на прохожих. Внизу бежали люди, словно не произошло ничего особенного: домохозяйки и штурмовики, многочисленные молодые солдаты военно-воздушных сил и пожилые люди, некоторые с собаками. Шарлоттенбург продолжал жить дальше. Моя мать держала в руках розарий и периодически всхлипывала. Было непонятно, свадьба это или похороны, но, если как следует подумать, это было крещение, праздник нашего второго рождения, а в нашем особом случае еще и торжество блаженной скорби. Даже патер Амброзий говорил про felix culpa – «счастливую вину». В итоге все оборачивалось к лучшему, и он процитировал одного неизвестного нам поэта: каждая боль делает нас богаче, славься, святое несчастье!
Она мертва, она мертва, она вчера почила с миром. Она не могла сопротивляться скверному отравлению, она не могла сопротивляться благочестивому просветлению. И вот она лежит: застывшая, неподвижная, бледная, и от нее струится аромат святости. Она ушла раньше всех нас и теперь, вероятно, отправится на небеса. Ее глаза благочестиво закрыты, ее рот закрыт, ее сложенные руки опутаны розарием, словно нежными узами – узами любви, никто не освободит ее от них. Посредством бальзама веры она превратилась в невесту Христову и лежит тут, словно тяжелый сверток молчания, закрытый, запакованный и нежно перевязанный. Так египетские дочери царей лежат в своих саркофагах, древесиной и красками, воском и бинтами преображенные в маски вечности. На тебя снизошел свет, а теперь тебя, как Жанну, деву бойни, рывками возведут на эшафот веры для последнего триумфа. Немецкая опера в Шарлоттенбурге – слева стоит церковь, справа – средний класс, и оба теперь будут оживленным хором подпевать на празднестве под названием: смерть и просветление, ореол и канонизация маленькой святой из Эйхкампа.
Крепко придерживай повязки, а то все развалится на кусочки. Все твои внутренности пришли в негодность, твое тело превратилось в месиво, твои почки теперь – каша, а сердце залило мочой, а началось все между кишечником и половыми органами. Почему же ты молчишь? Скажи же: все было неладно, все было страшно и ужасно, жизнь с вами была нескончаемой мукой. Почему же ты не скажешь: в этом Бадене было ужасно, все истлело, прогнило и протухло; из эйхкамповских домов теперь могут вырасти только ядовитые грибы смерти. Тебе было так страшно, ты всегда была одна. Все было таким тесным, таким оцепеневшим и словно приглушенным. А позже, когда ты стала старше, ты ощутила в себе своеобразную любовь, но не знала, куда ее девать. Ужасное откровение в семнадцать лет: не знать, куда девать. Ты была замурована, заключена в тюрьму своего тела, ты чувствовала любовь и не знала, куда же тебе ее направить. Не было никакого притягивающего полюса, никакого желаемого направления, никакого окна, из которого можно было бы выглянуть наружу. В Эйхкампе не было двери, которую можно было распахнуть. Все было заперто внутри тебя. Ты утонула в этой юности, задохнулась, заглохла в своей силе. Возможно, тебе нужны были муж и стайка детей, это был бы выход из положения, но ты больше не могла выбраться из самой себя – этот мир снаружи, твой отец, твоя мать, ты сама этого не хотела. Я понимаю. Должно быть, единственным освобождением из такой тюрьмы была смерть. Должно быть, ты ощутила надежду, когда впервые увидела цилиндрик с мертвой головой. Я представляю себе это: чудовищная надежда, что теперь что-то случится. Так из глубины поднимается небытие, словно сырость, пробивается сквозь стены поколений, насыщается плотью детей и внезапно вырывается на волю. Это называется трагедией, но у нас из этого получилось семейное торжество, посредственная комедия о любви к ближнему.
На следующий день после ее смерти мать уселась за наш маленький, покрытый черным лаком письменный стол и уведомила общественность о том, что у нас произошло. Она позвонила в газеты и типографии, подала лаконичные объявления, заказала напечатать письма с черной окантовкой, которые бы быстро разнесли весть о нашем горе по всему миру. Она заказала три панихиды и пригласила на похороны всю родню. Вопреки всему намечался праздник благодати.
Вместе с патером Амброзием мои родители пришли к выводу, что Урсула отбыла в вечность, будучи в почетном статусе девственницы. Уже в те времена жаловались, что такое случается все реже. Таким образом, она причислялась к невинным детям. Она была virgo intacta, как моя мать это установила с духовной помощью, и долгое время я не мог понять, зачем она теперь везде и всюду вставляла это словосочетание. Она рассказала об этом соседям и врачам, она рассуждала об этом в цветочном магазине и заверила каменотеса, что здесь шла речь об особом случае intacta. Обычно она никогда не ругалась. По мне это словосочетание звучало странно. Я знал про двухтактные и четырехтактные двигатели. Для меня твердые «а» звучали как резкие удары молотком, и мне снова пришлось долго листать словарь, пока я не понял, что речь здесь была не про технику.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Бестселлер, вышедший на десяти языках мира. Его героиню Ирену Сендлер сравнивали с Оскаром Шиндлером, а незадолго до кончины номинировали на Нобелевскую премию мира. Каждая операция по спасению детей от Холокоста несла смертельную опасность. Миниатюрная женщина вывозила их из гетто в санитарной машине, выводила по канализационным трубам, прятала под пальто и в гробах, проскальзывала через потайные ходы в заброшенных зданиях. Любой неверный шаг мог стать последним – не только для нее с подопечными, но и для соратников, близких.
Когда в мае 1945 года американские солдаты освобождали концентрационный лагерь Бухенвальд, в котором погибло свыше 60 000 человек, они не могли поверить своим глазам. Наряду со взрослыми узниками их вышли встречать несколько сотен мальчиков 11–14 лет. Среди них был и Ромек Вайсман, оставшийся из-за войны сиротой. Психиатры, обследовавшие детей, боялись, что им никогда не удастся вернуться к полноценной жизни, настолько искалеченными и дикими они были. Спустя много лет Ромек рассказывает свою историю: об ужасах войны, о тяжелом труде в заключении и о том, что помогало ему не сдаваться.
Мемуары девушки, сбежавшей из знаменитого религиозного секс-культа «Дети Бога». По книге снимается сериал с Дакотой Джонсон в главной роли. Родители-хиппи Бекси присоединились к религиозной секте «Дети Бога», потому что верили в свободную любовь. Но для детей жизнь в коммуне значила только тяжелый труд, телесные наказания, публичные унижения и бесконечный контроль. Бекси было всего десять лет, когда ее наказали «ограничением тишины», запретив целый год разговаривать с кем бы то ни было. В секте практиковались проституция и педофилия; члены культа постоянно переезжали, скрываясь от полиции и ФБР. В пятнадцать лет Бекси сбежала из секты, оставив своих родителей и одиннадцать братьев и сестер.
Вена, 1939 год. Нацистская полиция захватывает простого ремесленника Густава Кляйнмана и его сына Фрица и отправляет их в Бухенвальд, где они переживают пытки, голод и изнурительную работу по постройке концлагеря. Год спустя их узы подвергаются тяжелейшему испытанию, когда Густава отправляют в Освенцим – что, по сути, означает смертный приговор, – и Фриц, не думая о собственном выживании, следует за своим отцом. Основанная на тайном дневнике Густава и тщательном архивном исследовании, эта книга впервые рассказывает невероятную историю мужества и выживания, не имеющую аналогов в истории Холокоста.