Разруха - [10]

Когда после года упорных ухаживаний он понял, что не может ее купить, что его мужской жар только мешает ей думать о его сделках, он почувствовал, что у него остается лишь последняя возможность: взять ее силой. Этому его научило ремесло, ловкость и всесилие денег: в отсутствие иного выхода цинизм — самый убедительный аргумент. Они с Марией уже почти не жили вместе, жена отдалилась, не в силах вынести его новоприобретенных замашек хозяина жизни, презирала богатство, бассейн и сауну в их Боянской резиденции, а его ненавидела с покорностью слабого. С дочками они почти не пересекались из-за его бесконечных вечеринок и их молодежных тусовок; их кудрявый пудель — самая любвеобильная часть того, застывшего на созопольских пляжах, времени — умер от старости. Именно тогда, находясь в зените своего блеска и тем самым утратив чувство реальности от ее безразличия, он, пятидесятидвухлетний Боян Тилев, съехал с катушек. Стареющий, избалованный, не привыкший к отказам, он вдруг понял, что взорвется, если не получит эту невозможную Магдалину. Боян угощал ее «Орбитам» без сахара и заглядывал под юбку, пока она невозмутимо излагала ему стратегический план очередной сделки.

Он помнил тот чернильный вечер, когда они сидели в одном из роскошных ресторанов в «Драгалевцах»[9]; Магдалина с аппетитом ужинала, а он, до последней степени взвинченный ее неуступчивостью, поклевывал соленые миндальные орешки, закусывая ими уже четвертую стограммовую порцию виски. Вместе с повышением алкогольного градуса в крови, в нем крепло убеждение, нет, скорее наглость, внушающая ему, что если он не сделает этого сегодня, то ему придется ее убить. Уничтожить физически. За соседним столиком Корявый, весь в черном, как гробовщик, лишенный нюансов чувств и способный испытывать лишь преданность, в одиночестве доедал вторую огромную порцию жареного на решетке мяса. Терпкий аромат трав смешивался с запахом раннего сенокоса. С темно-фиолетовой в эту пору Витоши опускалась прохлада, рядом неустанно журчала речушка, и он знал, что ее воды все еще хранят снежный привкус. Официанты в смокингах торчали у него за спиной в ожидании новых заказов — ресторан был при гостинице, в которой можно было снять апартаменты на ночь.

— Магги, — впервые обратился он к ней таким образом и, потянувшись, погладил по руке, ее полупрозрачная кожа имела цвет слоновой кости, — останься со мной этой ночью.

Она не отдернула руку, но внутренне отстранилась, закрылась в себе, отгородилась чернотой своих непроницаемых глаз, действительно став похожей на статуэтку из слоновой кости. Она не сказала: «За кого вы меня принимаете, господин Тилев?», даже не обдала его презрением, просто проглотила и эту его выходку, но что самое ужасное — она его не боялась. Просто окатила его холодом, приводя в чувство, продлевая сотрясающее его нетерпение или стараясь разжечь до безрассудства его желание.

— Вы слишком много выпили, господин Тилев.

— Почему ты не называешь меня по имени? Я Боян.

— Потому что для меня — вы господин Тилев… всяк сверчок знай свой шесток. — Она замолчала, резко опустив веки.

— А если он общий, этот шесток? — он невольно сжал пальцы, причинив ей боль, и Магдалина деликатно высвободила свою руку. На ее вилке был наколот кусочек хвоста лангуста. Магдалина тихо вздохнула, словно он выбросил ее на перекладину трапеции и ей приходилось балансировать, удерживая равновесие. «Не верю!» — подумал он, помня, что она обладала кошачьей интуицией. «Я сделаю это, — мелькнуло у него в мозгу, — бог свидетель, я это сделаю, а потом вышвырну ее на улицу, на панель у Центральной бани, пусть ее трахают цыгане!» Боян допил виски, его трясло. Администратор тут же поставил перед ним новую порцию Chivas Regal, сменил в ведерке лед — тертый калач, отличный психолог, честно отрабатывающий свои чаевые.

— Что-нибудь на десерт, мадам? Я к вашим услугам.

— Кофе, пожалуйста, и счет. Господин Тилев страшно устал.

— Я хотел сказать, не просто общий, а наш с тобой…

— Я вас не понимаю. Вы меня восхищаете, мое уважение растет с каждым днем, сегодня на переговорах вы продемонстрировали необыкновенный такт. Вы просто уложили наповал этих простофиль своей интеллигентностью и самообладанием, я просто не понимаю…

— Ты упомянула шесток.

— Нет, — твердо, но без оттенка злорадства отрезала она. — Не стоит заказывать апартаменты. Меня ждут сын и… — она кивнула в сторону Корявого.

— Почему его окрестили Корявым? — кивнул он в сторону урода за соседним столиком, мечтательно жующего свой кус мяса.

Она мило, но упрямо промолчала.

— Я плачу тебе за то, чтобы получать ответы, так ведь?

— У него это самое место… корявое, господин Тилев, — опустив глаза, она беспомощно покраснела, вспыхнула до самых корней волос.

— Что значит — корявое? Он у него кривой или огромный?.. Ответь, дорогая, мне это важно!

Магдалина выдохнула струйку сигаретного дыма в сторону горящей свечи. В ней испарилась последняя капля жалости к нему, она демонстративно поправила подвязку на бедре и холодно уточнила:

— Его член невообразимо кривой и ужасающе огромный, господин Тилев.

Он заплатил по счету, не дожидаясь, пока ей принесут кофе, и помог ей надеть жакетик от Версаче, который вчера ей подарил. Короткая юбка от костюма, безрассудно короткая для работы в столь благопристойной фирме, как его… Но там, где кончалась юбка, мелькало красное кружево ее подвязок. Корявый вскочил со своего места, отшвырнув в сторону сам столик и свой недоеденный ужин, в готовности тут же пожертвовать ради Бояна своей жизнью, в ожидании счастливого шанса умереть у него на глазах с выпущенными кишками. Отвратительный в своей несдержанности, он смешно засеменил у них за спиной, не дав ему рассмотреть поясные поклоны администратора.