Разорванная цепь - [32]

Это было уже на третий день. Она пришла с работы, кинулась в душ, потом появилась в комнате в ослепительной своей наготе. Я набросился на нее, как зверь, как альфа-самец, изголодавшийся альфа-самец опрокидывает самку и достигает немедленного успеха. Правда, успех стоило растянуть, и о немедленности дело не шло. Я был то немного груб, то предельно нежен, то совершенно энергичен, то показывал небольшую утомленность этой бесконечной игрой, она же раскрылась настолько неожиданно, позволила себе расслабиться, перестала что-то играть и стала сама собой, я впервые почувствовал это, почувствовал по тому, как доверчиво она закрывала глаза, как искренне отдавалась своим чувствам, как перестала что-то изображать, это легко ощутить, только если есть хоть какой-то опыт в жизни и в сексе.

— Что с тобой было? — спрашиваю ее, когда приношу стакан воды. После секса Лина всегда хочет пить.

— В смысле? — Лина пьет воду жадно, быстро, крупными глотками. Отрывается от стакана и смотрит на меня.

— Ну, ты сегодня какая-то другая. Особенная. Не такая как была эти два дня до сегодня.

Лина молчит, думает, говорить или нет, наконец, решается.

— Сегодня я поверила в то, что ты существуешь.

Я смотрю в ее глазища и понимаю, что действительно поверила, что я действительно существую, что все в этом мире — лишь сон, что просыпаться не хочется и пусть все продолжается так, как есть. Пусть только сон не прервется.

И еще через пару дней.

— Что-то хочешь попробовать из нашей темы?

Лина пришла с работы в игривом настроении. У нее был практически день отдыха. Она даже умудрилась не устать. Она в рабочей спецодежде — кожаная сбруя и сапоги на высоченных каблуках. При этих словах она легко поигрывает небольшой плетью, отдаленно напоминающей метелку. Наверное, именно из-за нее и пошло и выражение "метелить" — в смысле бить. Теперь смотрю на нее немного выжидающе, не знаю, что ответить, если правду, а вдруг обидится? Я ведь наговорил про свою крутизну выше крыши, решаюсь рискнуть.

— Лина, я тебя люблю просто как женщину, вне темы, вне любых тем и темочек. Меня интересуешь именно ты, а не твои прибамбасы.

Формулирую немного грубовато, тон подбираю тоже не совсем серьезный, но смысл остается смыслом, который я хотел донести до женщины.

— Странно, именно это ты говорил мне в первый самый день.

Вот что я говорил ей тогда! Неужели говорил такое? Ничего не помню, ничегошеньки! Наверное, я тогда говорил первое, что пришло в голову, но кто сказал, что то, что пришло в пьяную голову не является правдой? Вот именно.

— Так я от слов не отказываюсь.

— Было бы странно, если бы отказался. — ее комментарий опять попахивает иронией, если не сарказмом.

— Так ты сама посмотри, что все это правда.

— Вижу, однако, сегодня тебе моих пут не избежать…

И Лина игриво толкает меня на постель, оказывается, веревки она держит в полной готовности.

Знаете, это была интересная и острая игра. И пока Лина не испытала несколько нарастающих каскадом оргазмов подряд, она не отпустила меня на свободу, но при этом я не испытал такого острого сильного прилива адреналина, как мне казалось, должен был испытать.

А вот спать в гробу — это было нечто новенькое. Я поворачиваюсь, плечо упирается в что-то тяжелое, наверное, крышку, мне кажется, что кто-то есть рядом. Просыпаюсь. Так и есть, это Лина, она сидит на небольшом стульчике и курит. Лина всегда курит длинные тонкие сигаретки при помощи мундштука. У нее это получается особо стильно и изящно. Легкий дым рассасывается по комнате, сереет, это означает, что уже утро.

— Все уже разошлись. Мне разрешили дать тебе час-второй еще поспать, но тебе пора, метро давно уже работает.

Я выбираюсь и начинаю одеваться.

— Как тебе спалось?

— Как в гробу. — пытаюсь включить остатки юмора.

— Действительно, ты спал так спокойно и безмятежно, даже не ворочался, как обычно.

— Немного устал накануне.

Кажется, тон Лины перестал быть таким же агрессивным, скорее всего, эта ночь ей далась с трудом.

— Да, тоже устала, старею…

Она произносит это тем редким бесцветным голосом, который возникает у нее только в моменты какого-то душевного слома. Это самый страшный ее голос, который я когда-либо слышал, так она говорила, когда приняла решение, что мы расстаемся, точно так же говорит и сейчас. Неожиданно в огоньке ее сигареты прорезаются несколько морщинистых вен на шее, Лина кажется действительно постаревшей, или же это эффект от ее голоса? Не пойму, да и понимать, совершенно, нет ни времени, ни сил.

— Вот еще… возьми… тут немного, но тебе они сейчас пригодятся. Элли тоже тебе скинулась.

— Не надо…

— Бери… говорю бери, значит, бери… Я знаю, что говорю… Элли сказала, что тебя ищут, и это кто-то крутой, очень крутой…

— Откуда она знает?

— Ее спрашивали уже про тебя. Знают, что ты тут бывал, тебе повезло, что ты был в гробу.

— Она не знает, кто это?

— Даже если знает, то будет молчать, я никогда еще не видела ее такой испуганной.

— Плохо… Понимаешь, я даже понятия не имею, кто меня преследует.

Лина пожала плечами.

— Прости, ничем помочь не смогу. Вот… Тут одежка, сын утром принес, переоденься. Тебя точно по одежке искать будут, и кепку-бейсболку натяни, не твой стиль, ничего, оденься по-молодежному, авось проскочишь.