Разные люди - [23]

— Ну ничего, и не таким мозги вправляли! — рокочущим басом произнес генерал Голубков, причесываясь перед зеркалом. — Постоишь у станка, и всю плесень с тебя как рукой снимет! А что останется, то доделает армия! Там ты станешь шелковый, там не таких перевоспитывали! Три года послужишь как миленький, одумаешься и сам подашь документы в училище.

Но генерал Голубков просчитался, потому что Тихому дали белый билет. Когда отец узнал об этом, то окончательно отвернулся от младшего сына и переехал в новую квартиру на Фрунзенской набережной, оставив Тихому одну комнату на Колокольниковом и запретив показываться ему на глаза.

Первое время Тихий болезненно переживал вынужденное одиночество и часто ездил в Загорянку, где подолгу стоял в густом кустарнике и с тоской смотрел на родительскую дачу, а потом привык и смирился. С тех пор мать раз в квартал тайком навещала сына и привозила ему что-нибудь вкусненькое, а отец по сей день так и остался непреклонным. Он давно вышел в отставку, постарел и писал третий вариант «Записок солдата».

Тихий не любил отца, но не питал к нему зла и сравнительно недавно, кажется, догадался, в чем корень их семейной распри. Старый генерал Голубков так, видно, и не сумел понять простой истины: нельзя механически переносить армейские методы воздействия на своих близких и в приказном порядке лишать их права на принятие решений, потому что они неизбежно утратят способность мыслить самостоятельно.

— …Гошенька, пока я мыла посуду, я кое-что надумала! — весело сказала Зоя, входя в комнату. — Давай поедем в ГУМ, подберем тебе нарядный костюм, рубашку, галстук, новые ботинки и пойдем обедать в «Славянский базар»!

— Спасибо, Зоинька. Ты очень добра, но твоя программа мне не подходит!

Тихий усмехнулся. Только этого ему не хватало. Пусть его по праву считают неудачником, однако альфонсом он не выступал и выступать не намерен!

— Гошенька!

— Нет! — мрачнея на глазах, отчеканил Тихий.

— Гошенька, миленький, почему ты не хочешь поехать в ГУМ? — жалобно спросила Зоя. — Я ведь от чистого сердца!

Тихий покачал головой из стороны в сторону.

— Ты не беспокойся, деньги у меня есть! — заверила Зоя. — Я скопила почти шестьсот рублей и надумала потратить их с толком. Поедем.

— Знаешь что, Зоинька… — Тихий сообразил, что его молчание не приведет к добру. — У меня есть контрпредложение. Не столь помпезное, как у тебя, но, очевидно, более приемлемое.

Зоя насторожилась.

— Мы поедем ко мне, — продолжал Тихий, — я побреюсь, а потом поведу тебя в гости к одному симпатичному старичку, которого зовут Николаем Парфеновичем Аптекаревым. Мы посидим у него пару часиков, поговорим о том, о сем, после чего возьмем у Яши мою гитару и вернемся ко мне. У меня дома, помимо склада горохового концентрата, есть докторская колбаса, останкинские сосиски, сардины и даже антрекоты. Представляешь? Мы шикарно пообедаем, и я буду петь тебе песни!

— Согласна! — воскликнула Зоя. — Но прежде мы побываем в ГУМе и купим тебе костюм!

— Нет, девочка, этот номер не пройдет. — Тихий встал и погладил Зою по прохладной щеке. — Не упрямься.

— Хорошо, все будет так, как ты хочешь! — взмолилась Зоя. — Но обедать мы будем не у тебя, а в «Славянском базаре».

— Я сто лет не был в ресторане и, признаться, не рвусь бросать деньги на ветер, — шутливо заметил Тихий. — Тем более что у меня их нет.

— Гоша, там работает моя подружка, — объяснила Зоя. — Она с радостью накормит нас и посчитает за все не дороже, чем в столовой. Вот увидишь.

— Ну, разве что так, — помедлив секунду, примирительно ответил Тихий. — Хотя это шито белыми нитками.

Пока они ехали в метро, а затем шли от Колхозной площади по Сретенке и Колокольникову переулку, Зоя без умолку щебетала, а Тихий с удовольствием слушал ее и позабыл о шатавшихся зубах, думая лишь о том, какая она симпатичная, искренняя и жизнерадостная.

Когда они приблизились к его дому, он вдруг насупился и замедлил шаг. Господи, пронеслось у него в голове, ведь в его комнате форменный ералаш! Зоя ни под каким видом не должна попасть туда до тех пор, пока он не наведет хоть какое-то подобие порядка.

— Зоинька, будь добра, посиди пока в нашем скверике, — попросил Тихий. — А я мигом побреюсь и буду готов к культпоходу в «Славянский базар». Так получится быстрее.

— Хорошо, Гошенька.

Прыгая через две ступеньки на третью и бренча болтавшейся на пальце связкой ключей, он одним духом поднялся наверх, но, к несказанной досаде, не смог беспрепятственно попасть в свою квартиру: ключ поворачивался в замочной скважине, а дверь упорно не поддавалась.

«Что за чертовщина?! — про себя возмутился Тихий. — Значит, Барухины заперлись на крючок?! С чего бы это? Должно быть, неспроста! Барухин как ни в чем не бывало сводит баланс в похоронной конторе, а тем временем жена с дочкой по его поручению проводят самочинный обыск у меня в комнате? Ах подлецы!»

Он нажал на кнопку звонка и в тот же миг что есть силы забарабанил ногой в дверь. У него на языке вертелись едкие, как кислота, слова, которые он собирался бросить в лицо Веронике Францевне без каких-либо скидок на пол и возраст. Нет, всякому терпению рано или поздно приходит конец!