Разные люди - [19]

— Опять на вас заявление поступило, — хмурясь, объяснил Новосельцев.

— От кого? — живо осведомился Тихий.

— Без подписи.

— Барухинской работы? Словам тесно, а мыслям просторно?

— Похоже на то.

— Что за людишки! — с досадой воскликнул Тихий. — Откуда только берутся такие подлецы?

— Давайте лучше поговорим о вас, Георгий Александрович, — предложил Новосельцев. — Ненормальный у вас образ жизни, какой-то противоестественный.

— Хвалиться мне, разумеется, нечем, — подтвердил Тихий. — Однако в моем образе жизни нет ровным счетом ничего противоестественного. От каждого по способности, каждому по труду. Не так ли, уважаемый Константин Дмитриевич?

— Так.

— Способности у меня, слов нет, аховые, — продолжал Тихий, — но и потребности ничтожные. Вот в чем корень! Пока я тружусь на производстве, я покупаю гороховый концентрат и складирую его вот в этом самом шкафу, а когда он наполняется — бросаю работу и сижу дома, целиком посвящая себя чтению. И, поверьте, исправно плачу за квартиру и за коммунальные услуги. Что в этом плохого и тем более противоестественного?

— А выпиваете?

— Для веселья. В собутыльники я никому и никогда не набивался, а когда меня угощают, я не отказываюсь! — Тихий усмехнулся, — И в подворотне на троих я не «соображаю», и общественного порядка не нарушаю, а выпиваю у друзей, которые любят слушать мои песни. У Алеутдинова, у Камышниковых, у Жеребовича. Вот и все, кончен бал!

— Это я тоже знаю, — строго сказал Новосельцев. — Но в вашем образе жизни явно есть что-то нездоровое.

— Э, бросьте! — Тихий стал серьезным. — В данном случае, уважаемый Константин Дмитриевич, более уместно другое прилагательное — «необычное». Да, согласен, я веду не совсем обычный образ жизни. Вот это факт, с которым не поспоришь. А в чем корень? Если некоторые неудачники топают на работу, которую не любят, то я не подлаживаюсь под них, потому что умею сносно жить на тридцать копеек в день, питаясь гороховым супом из концентрата и черным хлебом!

— И вы всем довольны?

— С чего вы взяли? Уж я, во всяком случае, вам этого не говорил! — сумрачно возразил Тихий. — С чего мне быть довольным? Чего нет, того нет. Да, я не сумел найти себе настоящего дела.

— Это все, что вы можете сказать?

— Нет, не все. Я догадываюсь о том, что вы хотели бы услышать от меня… — Тихий опустил голову, помолчал и с досадой добавил: — Да, я ленив и безынициативен. Настолько ленив, что не смог добиться того, о чем когда-то мечтал. Хотел стать музыкантом, а стал никем!

— Как же вы думаете исправлять положение? — Новосельцев посмотрел на Тихого, и в его глазах отразилось сдержанное сочувствие.

— Никак! — отрезал Тихий. Он стал противен себе.

Новосельцев снова потер кончик носа.

— Поздно меня исправлять, уважаемый Константин Дмитриевич! — сокрушенно заключил Тихий. — Поздно!

— Почему? — ободряюще произнес Новосельцев. — Вы человек вовсе не безнадежный!

— Да ну? — с издевкой спросил Тихий.

— Вам бы работу подобрать подходящую, чтобы попасть в дружный коллектив, — сказал Новосельцев. — Хотите, я помогу?

— Как, интересно знать?

— Есть у меня одна задумка… — Новосельцев вместе с табуреткой придвинулся ближе к Тихому. — Вы ведь по утрам рано встаете?

— Да… Я поднимаюсь ни свет ни заря, как жаворонок, — не сразу ответил Тихий. — А что?

— Нашему отделению связи требуется почтальон! — бравурным тоном сообщил Новосельцев. — Режим работы там как раз по вашему характеру, Георгий Александрович. Разнесете утреннюю почту и после девяти — вы вольная птица. А вечерняя почта втрое меньше утренней, с ней ничего не стоит управиться за часок. И к черту на рога ездить не надо, все, как говорится, под боком.

Тут Новосельцев внезапно поседел, у него изменились черты лица, и он превратился в однорукого кадровика с приборного завода, требующего у Тихого официальное объяснение в письменной форме с точным указанием причины (или причин) допущенного им прогула. Завтра в шестнадцать ноль-ноль состоится расширенное заседание цехового комитета профсоюза, и, если Тихий не представит удовлетворительного объяснения, у него будут серьезные неприятности.

«А ну их всех к богу в рай!» — решил Тихий, отчетливо понимая, что с этим заводом тоже покончено, и тотчас очутился в полупустой электричке, где двое студентов — девушка в стройотрядовской форме цвета хаки и плотный парень в пестрой рубахе и латаных джинсах — мастерски исполняли песню о быстротекущей человеческой жизни. «Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли, — звучал припев, — фонтаны били голубые, и розы красные цвели…» Но каждый раз он звучал по-разному — сперва бодро, а потом все тише и тише, так как о своей прошедшей молодости вспоминали все более старые люди.

Чувствуя, как голова буквально раскалывается от боли, Тихий понял, что окончательно проснулся. Он открыл глаза, зажмурился от яркого света и совершенно неожиданно обнаружил, что находится в чужой комнате. Что за чертовщина! Только этого ему не хватало!

Он помотал головой, начал испуганно озираться и заметил рядом вчерашнюю Зою. Только сейчас на ней не было платья, а была ночная рубашка с незабудками. И лицо — без косметики, порозовевшее от смущения и такое свежее, как будто не со сна.