Размышления аполитичного - [8]
Как ни анализируй «Новый пафос», без слова «политика» не обойтись. В его оптимистически-мелиорационной природе заложено, что он всегда лишь в двух шагах от политики, примерно (и не только примерно) в том смысле, в каком точно на таком же расстоянии от неё масонство и иллюминатство романского замеса, хотя не соблюдается даже эта дистанция. Однако тот, кому вздумается спросить, какой же политике привержен «Новый пафос», распишется в том, что он находится во власти заблуждения: можно подумать, существуют две или больше «политик»; можно подумать, политический настрой не сводится к единственному — демократическому. Если в последующих рассуждениях тождественность понятий «политика» и «демократия» доказывается или принимается как нечто само собой разумеющееся, так на то имеется необыкновенно чётко осознанное право. Нельзя быть политиком «демократическим» или, скажем, «консервативным». Можно быть политиком или им не быть. А коли политик, так и демократ. Политический духовный настрой и есть демократический; вера в политику и есть вера в демократию, в contrat social[17]. Вот уже более полутора веков всё, что в самом что ни на есть духовном смысле понимается под политикой, восходит к Жан-Жаку Руссо: он отец демократии, поскольку он отец самого́ политического духа, политической человечности.
Итак, «Новый пафос» выступил против меня в облике демократии, в облике политического Просвещения и филантропии счастья. Для меня он был равнозначен политизации любого этоса; его агрессивность и доктринёрская нетерпимость состояли в отрицании и поношении любого неполитического этоса — это я испытал на собственной шкуре. «Человечество» как гуманистический интернационализм, «разум» и «добродетель» как радикальная республика, дух как нечто среднее между якобинским клубом и «Великим Востоком», искусство как социальный роман и злобно-томная риторика на службе общественной «желательности» — вот вам «Новый пафос» в своей чистой политической культуре, увиденный мною вблизи. Конечно, это особая, его предельно романно-романская форма. Но так уж распорядилась судьба, что я соприкоснулся с ним именно в такой форме, а потом, как я уже говорил, «Новый пафос» чуть что, в любую минуту готов её принять: «Деятельный Дух», то есть дух, избравший «решительную» деятельность на поприще просвещенческого освобождения, исправления, облагодетельствования мира, недолго остаётся политикой в широком, переносном значении, тут же становясь ею в более узком, собственном смысле слова. Какой политикой? — простодушно спросим ещё раз. Ответ очевиден — враждебной Германии. Политический дух, антинемецкий по сути, как политика с логической необходимостью враждебен Германии.
Если я далее утверждаю, что демократия, сама политика — яд для немецкого естества и ему чужды, если сомневаюсь в призвании Германии к политике или его отрицаю, то не из смехотворного (как субъективно, так и объективно) намерения отравить волю моего народа к реальности и пошатнуть веру в правомочность его мировых притязаний. Заявляю: я глубоко убеждён в том, что немецкий народ никогда не сможет полюбить политическую демократию, по той простой причине, что не может любить самоё политику; что пресловутое «патерналистское государство» есть и будет сообразной, подходящей и вообще-то желаемой самим народом формой его государственного устройства. Сегодня для подобных утверждений требуется известное мужество. Тем не менее они не только не содержат ни малейшей недооценки немецкого народа (как в духовном, так и в моральном смысле) — ровным счётом наоборот, — но и ничуть не посягают на его волю к господству и пространственной обширности (которая есть не столько воля, сколько судьба и мировая необходимость), на её правомерность и перспективы. Бывают народы в высшей степени «политические», народы, которые просто не выходят из состояния политического волнения и возбуждения и тем не менее, по причине совершеннейшей нехватки государство- и властеспособности, на земле ничего не добились и не добьются. Назову поляков и ирландцев. С другой стороны, единственной наградой организаторских и государство-образующих сил принципиально аполитичного — немецкого — народа становится история. Посмотреть, до чего довели Францию её политики, так получаешь, как мне кажется, доказательство того, что иногда с «политикой» ничего не выходит, а это, в свою очередь, является неким доказательством того, что без политики в конце концов вполне может что-нибудь выйти. Стало быть, если наш брат говорит, что политический дух есть дух, Германии чуждый и в Германии невозможный, то недоразумений возникнуть не может. Но самые мои глубины, мой национальный инстинкт не мог не ожесточиться на вопли про «политику» в том значении слова, которое приличествует ему в духовной сфере; именно «политизация духа», жульническое перетолкование понятия «дух» в плане улучшательского Просвещения, революционной филантропии действует на меня как яд и опермент; и я уверен: эти мои отвращение и протест — не что-то несущественно личное, они объясняются не временем; тут моими устами говорит само национальное естество. Дух — это
