Разлучница - [91]

— Кухня «Розеншток», — заметил он. — Модель «Барселона», если мне не изменяет память. Эти старые модели я как раз сейчас, словно глаголы в школе, заучиваю на память. Торговцы и управляющие фабрик ждут, что я должен их отличать. Хотя… это и правильно. Прости, я не хотел тебя обидеть. Это всего лишь вопрос цены.

— Это не моя кухня, а хозяина квартиры. У меня-то и выбора не было. Себе я купила бы какую-нибудь модель из твоей линии «Кларисса».

На лице Фалька появилась улыбка. Жасмин пригласила его в гостиную, где стоял письменный стол с компьютером.

Балконная дверь была открыта. Над крышей кружились ласточки.

— Я не помешал? — спросил Фальк.

— Перестань!

Он упал на диван и закрыл лицо руками. Жасмин тактично вышла и через несколько минут принесла апельсиновый сок и несколько бутербродов с политыми оливковым маслом анчоусами и помидорами. Тем временем Фальк снова пришел в себя и проглотил четыре бутерброда.

— О Боже! — простонал он еще громче, чем прежде. — Никогда не думал, что можно просто с ума сойти, беспокоясь о ребенке. Как же, должно быть, настрадались мои родители. Я чувствовал себя таким взрослым и опытным, что все их переживания и заботу воспринимал чуть ли не как оскорбление.

— Роня — умная девочка. И она умеет пользоваться телефоном-автоматом.

— Да я и сам это знаю.

— Она ведь всего-навсего дочь своего отца, — улыбнувшись, сказала Жасмин. — Упрямая авантюристка, дерзкая и умная. Она придет сюда.

Внезапно лицо Фалька помрачнело. Он встал и вышел на крошечный балкон. Жасмин была озадачена. Неужели она опять сказала что-то не то? Спустя пару минут Фальк повернулся к ней лицом и посмотрел на часы.

— Если она отправилась в Росток сразу после школы, то она должна вот-вот подъезжать к Берлину, разве не так?

— Это может быть в семнадцать двадцать одну, в семнадцать тридцать шесть или в восемнадцать семнадцать на Лертер Банхофе, — четко и быстро ответила Жасмин, будто выстрелила из пистолета.

Фальк еще раз посмотрел на свои часы.

— В первом случае она уже должна была приехать в Берлин, а в двух других мы все равно уже не успеем доехать до Лертер Банхофа, потому что сейчас как раз час пик.

— Нет, к шести часам ты еще можешь успеть, — заметила Жасмин. — Но твоя дочь испугается на всю жизнь, если ты с таким устрашающим видом встретишь ее на перроне.

Глаза Фалька сердито сверкнули.

— Вообще-то, у нее нет причин меня бояться, — проворчал он. — А у тебя нет причин обвинять меня в том, что я способен оторвать ей голову. Черт, да ведь самое главное — чтобы с ней ничего не случилось.

— Я не хотела обвинять тебя в чрезмерной строгости, — сказала Жасмин и тактично добавила: — Но дети просто так не убегают. Роня сидит в поезде и не знает, что будет дальше, когда она найдет меня. Девочка понятия не имеет, как ее примут и как она снова найдет дорогу домой. Она тоскует по дому, чувствует себя покинутой и, естественно, боится.

Фальк оперся о дверную раму балкона.

— Боится… — Он вздохнул. — Северин тоже всегда боялся, а я никогда не понимал этого и думал: «Что с ним может случиться?» Что может случиться с Роней? Я просто недоволен, не более того. И у меня есть на то уважительная причина. Почему этого нужно бояться?

Жасмин невольно рассмеялась.

— Разве ты никогда не боялся потерять уважение к себе?

Он удивленно посмотрел на нее.

— Что?

— Есть люди, — продолжала Жасмин, — которые считают, что, оступившись однажды, они раз и навсегда потеряют доверие в глазах другого человека. А если этот другой после всего происшедшего еще и ругается, то они замыкаются в себе, уверенные, что с ними даже знаться не хотят.

— Чепуха!

— Если я правильно поняла намеки твоей матери, то в детстве и юношестве ты все делал для того, чтобы отец не проникся к тебе доверием. И поэтому ты не боишься допускать ошибок.

Фальк нахмурил брови.

— Ты имеешь в виду, что тот, кто ничего не имеет, не может ничего потерять?

— Конечно, ведь в этом случае можно не бояться, что потеряешь то, чего нет. Поэтому ты можешь спать спокойно.

Вообще-то, это, наверное, хорошо, если бы не было так печально.

Жасмин слышала, как он глубоко вздохнул, и уже в следующее мгновение пожалела, что задела его за живое. Фальк медленно отошел от балконной двери и сел на диван. Когда он заговорил, его голос звучал как-то неуверенно:

— Я, очевидно, плохой отец. Роня… она ведь не моя дочь.

— Что?!

— Она дочь Северина. Я никогда не спал с Лаурой.

— Но…

Фальк посмотрел на нее покрасневшими от усталости глазами.

— Я знаю, что Лаура утверждает, будто бы я соблазнил ее, потому что она была подружкой моего брата, а мне всегда хотелось иметь все, что было у него. Но это не так. Я действительно влюбился в нее — мне тогда было семнадцать, — но я был слишком… наивен, чтобы мне по-настоящему можно было доверять. Она забеременела от Северина. Но он, как обычно, боялся отца, поскольку был уверен, что из-за этого его лишат наследства. Я знаю, что отец просто заставил бы Северина взять на себя ответственность за ребенка. Однако Северин ни при каких обстоятельствах не хотел жениться на Лауре. Одной подлостью больше, одной меньше — мне было все равно. Поэтому роль соблазнителя я взял на себя. Мы поклялись с братом на всю жизнь и скрепили эту клятву кровью. Никто никогда не должен узнать, что Роня не моя, а его дочь.