Разлад и разрыв - [8]

Ранней весной 1980 года Профферы вернулись из Нью-Йорка в состоянии эйфории. Оказалось, что тамошние друзья подняли их на смех, узнав, что они до сих пор платят подоходный налог. Была проведена просветительная работа, семинар, на котором мичиганских провинциалов научили, какими способами можно оставлять дядю Сэма с носом. Профферы всё сделали по инструкциям и отметили неожиданную удачу покупкой новой шубы для Эллендеи.

Увы, то, что сходило с рук нью-йоркским интеллектуалам, укрывшимся за стеной из прожженных адвокатов, не прошло в суровом Мичигане. Вскоре в “Ардис” пришло письмо из налогового управления, сообщавшее владельцам, что их старые и новые задолженности перевалили все пределы допустимого. Если дядя Сэм не получит в течение месяца хотя бы 20 тысяч в покрытие неуплаченных налогов, их дом может быть конфискован и выставлен на продажу. Наседали и типографии, долг которым перевалил за 30 тысяч.

В издательстве настали черные дни. Слово “банкротство”, хотя и не произносилось вслух, незримо висело за каждым разговором. Профферы почти не появлялись. Только когда у дверей подвала раздавалось урчание почтового джипа, Карл – небритый, опухший, несчастный – спускался вниз, быстро просматривал конверты и, разочарованный, возвращался наверх. Или звонил из кабинета и спрашивал у Таис:

— От Вуди из Вашингтона ничего?

— Нет, ничего, — отвечала Таис.

Вашингтонский Вуди стал последней надеждой всей маленькой команды тонущего корабля.

NB: “Не в деньгах счастье”, — уверяют нас те, у кого их нет.

В столице

С друзьями Профферов, Вуди и Элеонор Роу, мы с Мариной познакомились еще в Ленинграде, где они навещали нас на канале Грибоедова. Уже тогда они приглашали нас погостить у них в Вашингтоне. Теперь такая возможность представилась. Знаменитый Смитсоновский институт регулярно устраивал выступления новых русских эмигрантов, и весной 1980 года я был удостоен этой чести. Мой английский заметно улучшился за полтора года, и выступление прошло с успехом. Именно во время этой поездки произошло несколько знакомств, которые потом переросли в долгую дружбу: с профессором Университета Джорджа Вашингтона Еленой Александровной Якобсон; с югославским диссдентом Михайло Михайловым, просидевшим в Титовской тюрьме семь лет; с профессором Джоном Глэдом — энциклопедическим знатоком истории русской эмиграции. Вообще вся поездка была окрашена радостным настроением и омрачилась только тем, что Марина упала на улице и сильно подвернула ногу.

В большом доме Вуди и Элеонор нам было очень уютно, а семилетняя Наташа нашла отраду в дружбе с собачкой Панзи и с попугаем, постоянно вздыхавшим и печально обещавшим: “I’l be right back” (“вернусь через минутку”).

Вуди Роу начинал свою взрослую жизнь брокером на бирже, быстро преуспел и разбогател, но к тридцати годам разочаровался в своем ремесле. Глядя, с каким увлечением друзья Профферы плавают в океане русской литературы, он решил последовать их примеру: начал изучать язык, читать запоем русские книги, а вскоре уже и писать статьи о них, а вскоре опубликовал в “Ардисе” два любопытных исследования набоковской прозы.

Жена его Элеонор тоже прошла через кризис, перевернувший всю ее жизнь. Ей было за двадцать, когда у нее открылась тяжелейшая и непонятная болезнь легких. Врачи только разводили руками и не видели шансов спасти молодую женщину. Но ее мать не смирилась, нашла какую-то целительницу, использовавшую методы китайской медицины, и они стали лечить больную морскими водорослями. Болезнь отступила, и Элеонор скоро вышла замуж, родила двух вполне здоровых сыновей. Правда, питалась она исключительно сырыми овощами. Ее история впервые заставила нас усомниться в непогрешимости американской медицины, и впоследствии мы всегда интересовались случаями таких “научно необъяснимых” исцелений.

Покинув гостеприимный дом супругов Роу, мы вернулись в Энн Арбор, где застали ту же атмосферу мрачного ожидания. Не видя другого выхода, Карл в отчаянии воззвал к Вуди с просьбой о помощи. Именно поэтому он сбегал каждый день к прибытию почты. И наконец — о, счастье! — конверт со спасительным чеком на 20 тысяч прибыл.

Все вздохнули с облегчением. Но я уже понимал, что нам нельзя больше оставаться в полной зависимости от Профферов. В следующий раз добрый избавитель не объявится — и что тогда? В случае банкротства Карл останется при своей профессорской зарплате — а мы? Нужно было искать какую-то почву под ногами, какой-то островок, на который мы могли бы приземлиться в случае катастрофы. Но где? Какой?

NB: Вариант молитвы: “Хлеб наш насущный дай нам на сей день. А если завезут насущную колбаску, положи сверху кусочек”.

Частные предприниматели

Славистские журналы регулярно печатали объявления об открывающихся вакансиях на разных кафедрах, и я старательно посылал свои резюме по указанным адресам, хотя понимал уже, что без американской научной степени или хотя бы диплома мои шансы равны нулю. Больше того: по секрету опытные люди сообщили мне, что подобные объявления — пустая формальность, дань невыполнимым правилам equal opportunity employment (“равноправия при найме на работу”), и они публикуются уже после того, как кандидат найден и вакансия заполнена.