Разговор с Каллиопой и Клио. История в избранных стихах и сценах - [15]

Степан

Ефим… Ефим Семёныч!

Гурин

Ну да ладно.

Скажи спасибо, что отходчив я.

Совет же мой совсем простой. Ты знаешь:

Повинны слобожане повсегодно

Работника в обитель посылать

Для всяких монастырских зделий. Ноне

Жеребий пал на сродника мово,

А Пронча токмо-токмо оженился.

Да и хозяйство не чета иному:

Однех коров одиннадцать голов!

Не времечко Прокопу отлучаться.

И вот что я надумал. Ты, Степан,

К работе всякой свычен, да и дочка,

Где надо, пособит. А я должок —

Который ты иначе не заплотишь! —

Тотчас и возмещу. Да цельный рубль…

С полтиною! – прибавлю сверх того.

Ай вместе будет ровным счётом десять!

Поселят при обители. А хошь:

В деревне рядом – вдовушку найдёшь,

Ядрёные в Большой Заимке бабы!

Степан

Постой, да как же эдак-то… Я чай,

Ты мне займёшь… до будущего лета,

А ты…

Гурин

Занять? Зачем? Ведь не отдашь!

А тут единым махом разочтёшься

Со всей своей задолженностью. А?

Ещё неделя-две – и реки станут,

Ледянка установится. С обозом

Отправимся и мы. Да по дороге

Заглянем в Селенгинск и там расписку

За подписью приказчика спроворим:

На гербовой бумаге, честь по чести.

Я все расходы на себя беру!

Ну что, согласен? Экий…

Степан

Дай подумать.

Гурин

Поморокуй, поморокуй. Да токмо

Не шибко долго!.. И чего боится?

По совести хочу, без плутовства.

Иные бы как липку обобрали,

А староста хилоцкий не из тех,

Кому раз плюнуть – обсчитать, обвесить,

Аль учинить какой другой обман…

Степан

Так десять, говоришь, целковых?

Гурин

Десять.

Степан

Недорого же стоишь ты, Степан!

Картина первая

Околица Большой Заимки. Майский вечер. У избы сидит за шитьём

Ирина. Невдалеке виднеются башни и главы Селенгинского монастыря.

Ирина (вполголоса напевает)

Уж я выйду, красна девица,

Уж я выйду, молодёшенька,

На крылечко на тесовое.

Обопрусь я, красна девица,

Обопрусь я, молодёшенька,

На перильца на дубовые,

На балясочки точёные.

Посмотрю я, красна девица,

Посмотрю я, молодёшенька,

Да на все четыре стороны:

Не летит ли часом ласточка,

Не летит ли где касатая,

А за ласточкой – кукушечка,

За касатой – горемычная.

(Появляется Степан, замирает.)

А спрошу я, красна девица,

А спрошу я, молодёшенька,

У касатки пару крылышек,

У кукушки звонка голоса.

Полечу я, красна девица,

Полечу я, молодёшенька,

Полечу во поле чистое,

Во раздолье во широкое…

(Оборачивается, вскакивает.)

Ой, батюшка! А я-то и не слышу…

Степан

Касаточка моя, тебе ли голос

Просить у певчих пташек! Пусть они

Спрошают у тебя.

Ирина

Грешно смеяться…

Степан

Да нешто я смеюсь? Дивуюсь я!

Когда и от кого ты научилась

Так петь?

Ирина

Зимой. От бабушки Ульяны.

Устраивала Уля посиделки,

И я два раза… Ой, проговорилась.

Ты, батюшка, прости, что я без спросу:

Боялась, дозволения не дашь.

Зато какие песни Уля знает:

Причёты, и колядки, и веснянки.

А свадебных и вовсе не сочтёшь.

Вот будет у подруженьки девичник —

Ужо и напоюсь… Отпустишь, а?

Степан (растроганно)

Ты выросла… а я и не заметил.

Конечно, отпущу. Но то ж не скоро?

Ирина (вздохнув)

Не раньше Покрова… А нынче – можно?

Я в хате прибрала, и постирала,

И тесто замесила…

Степан

Погоди!

(Идёт в избу, возвращается с ладанкой.)

Надень-ка, дочка. Матушка твоя,

Покойница, просила перед смертью:

«Как вырастет Ириша, передай

Сиротке нашей оберег семейный.

Большой шаман его заворожил.

Сулит он счастье ласковому сердцем.

Мне матушка сама его надела,

А я вот, – говорит, – не дожила…»

И плачет, плачет… Ладанку, Ириша,

Подружкам не показывай, таи.

(Кивает в сторону обители.)

Проведают отцы – осудят строго:

Ей-ей, не миновать епитимьи.

По мне же, всё душевное от Бога.

Ирина плачет. С реки доносятся девичий смех и пение.

Голоса поющих

Летал голубь, летал сизый со голубкою,

Разудалый добрый молодец с красной девицей:

«Кабы ты, моя голубка, со мной, голубем, была,

Кабы ты, моя милая, со мной, молодцем, жила».

Степан

Ну полно горевать, чего уж тут…

Такое благолепие повсюду,

А мы… Не плачь. Ступай, подруги ждут.

(Ирина уходит. Степан садится.)

И я… с моей голубкою… побуду.

А рукоделье бросила… Ах, Нюра,

Какая дочь пригожая у нас!

Твоя и стать, и голос, и повадка,

Вот токмо волос чуточку светлее,

Да серые, отцовские, глаза.

Болезная моя, ты видишь?.. Боже!

Пошто я уступил родне бурятской?

Пошто позвал шамана? Грех-то, грех…

Свет меркнет.

В тишине взрывается бубен. Вспыхнувший костёр выхватывает из темноты несколько фигур. Близ кипящего котла полусидит больная Анна. Перед нею – в маске и панцире с колокольцами, в железной короне, увенчанной кованными из железа рогами изюбра и украшенной лентами, подвесками, звериными шкурками, – шаман…

Анна стонет; впадает в беспамятство. Видение исчезает.

Появляется Марфа.

Марфа

Ты чо, сосед? Аль захворал? Степан!

Степан (очнувшись)

А-а, Марфа… И чего тебе не спится…

Марфа (облегчённо)

Заснёшь, пожалуй. Катька-то моя

На игрища без спросу мотанула,

А пряжа недосучена лежит.

Будь жив отец – перетянул бы плёткой!

А я с такой кобылой нешто слажу?

Годков-то Катерине двадцать два,

А замуж отдавать – урон хозяйству:

Куда я без помощницы, одна?

Вот так и маюсь…

Степан (в тон соседке)

Нонче девкам воля.

Сперва дворянкам вышло послабленье,

А там и до крестьянок, чай, дойдёт.

Марфа (недоверчиво)

Мудрёно говоришь ты…

Степан

Не слыхала?

Лонишнею весной, на Марка, – помнишь —

Посланник государев Лев Измайлов,