Виллань, как и Петёфи, бросил актёрскую карьеру и содержал теперь почтовую контору. Жена его была в отъезде у больной матери, и хозяйство сейчас вела его четырнадцатилетняя дочь Ро́зика.
Зигмунд восторженно встретил поэта, с которым не видался очень давно.
С той минуты, как Петёфи заговорил, Розика не спускала с поэта больших внимательных глаз. Она могла бы сидеть так часами и слушать, слушать без конца.
Петёфи был в одном из тех своих настроений, когда, увлечённый собственными мыслями и фантазией, не требовал никаких слушателей. Но, если они были, его речь лилась ещё свободней, ещё вдохновенней! Поэт без устали рассказывал легенды о Беме…
— Бем наградил меня орденом. Мне дорога не награда, а слова, какими он её сопроводил. Незадолго перед этим генералу ампутировали палец, и правая рука у него была на перевязи. Я помню его слова наизусть. «Сын мой, — сказал он, — ты награждён орденом. Это за прошлые твои заслуги! Я верю, ты заслужишь ещё… Прикрепляю тебе орден левой рукой, правой я не владею. Но левая ближе к сердцу». Бем обнял меня и долго, горячо прижимал к груди, а я наклонился и поцеловал его изувеченную руку. «Генерал, — еле вымолвил я от волнения, — я обязан вам больше, чем родному отцу. Отец подарил мне только жизнь, вы подарили мне честь!» Но что ты так смотришь на меня, малютка? — Петёфи заметил горящий взор девочки.
Розика покраснела.
— Как хорошо вы говорите… Но ваши стихи ещё лучше!
— Тебе нравятся мои стихи о любви… Но теперь, теперь моя муза нашёптывает мне совсем другие слова и рифмы… — Петёфи встал, подошёл к окну, отдёрнул занавеси и, глядя на мглу, поглотившую город, начал негромко:
Когда я говорю, что стал гонведом —
Чего уж там скрывать, —
Горит в моих глазах заслуженная гордость.
И как ей не пылать!
Ведь я один из тех — из сыновей народа,
Народа, что восстал!
Ведь с короля сшибить корону золотую
Я тоже помогал!
Затаив дыхание слушали поэта отец и дочь.
Да, это я, гонвед, оборванный и босый,
Отправился в поход, —
Но это я, гонвед, сильнее и отважней
— Неужели в Венгрии не осталось больше людей, если на карту ставят твою жизнь, Шандор! Ты гордость отечества! Я знаю, тебе надоело слушать похвалы и восторженные слова, но ведь ты поистине гениален! — воскликнул Зигмунд, когда поэт умолк.
Видно было, что мнение приятеля, высказанное им с такой горячностью, доставило удовольствие поэту. Он улыбнулся:
— Я уже не раз слышал эти слова… Что ж, друг мой! Я не хочу искать смерти, но не хочу и бежать её… Во всяком случае, лавры я могу искать отныне лишь в грохоте пушек!..
Увидев, что его слова огорчили Розику, Петёфи ласково подозвал её:
— Розика! Разве в этом доме перевелось вино?
Обрадованная девочка понимающе кивнула головой, выскользнула из комнаты и тотчас вернулась, неся на подносе бокалы. Ей очень нравилась роль хозяйки, да ещё в присутствии такого гостя, как Петёфи.
— Выпьем за тех, кто не вернётся завтра с поля сражения! — дрогнувшим голосом предложил Виллань, всё ещё под впечатлением прочитанного только что стихотворения.
Друзья чокнулись, и хрусталь бокалов отозвался протяжным и печальным звоном.
— Благодарю тебя, друг, за то, что ты выпил за меня!
Зигмунд помрачнел, но не нашёлся, что сказать. Розика, сияя детской улыбкой, со всей свойственной ей непосредственностью бросилась к поэту:
— О, господин Петёфи, папа совсем не вас имел в виду! Разве с вами может что-нибудь случиться? Вы вернётесь! И напишете ещё много чудесных стихов!
Искренность Розики, её юное очарование согрели душу поэта.
— Когда я вернусь, Розика, тебе первой прочту свои новые стихи. Они сложатся у меня в голове под аккомпанемент пушечных ядер. — Петёфи опустил руку на голову девочки, перебирая пальцами шелковистые пряди. — К этому времени Венгрия станет счастливой, свободной страной… Ты вырастешь, и я обещаю воспеть в стихах твои прекрасные глаза! Правда, и другие поэты будут посвящать тебе стихи, но ты ведь не забудешь своего старого друга Шандора?
— Забыть вас! Разве это возможно?!
А мысли поэта были уже далеко.
— У меня есть сын. Чудесное маленькое существо. Зо́лтан Петёфи! Как прекрасно это имя! Оно звучит как музыка в моём сердце. Но жизнь жестока, она подарила мне сына и отняла отца. Как будто двоим им не было места на земле. Старик едва успел порадоваться, что у него родился внук…
Начало светать, когда Петёфи покинул дом Зигмунда. Розика заснула крепким, здоровым детским сном и не слышала, когда уходил поэт. Утром Розика увидела на столе бокал, из которого пил Петёфи.
— Папа, из этого стакана никто больше не должен пить. Я запру его в буфет. Как жаль, что мы бедны! Будь мы богаты, я оправила бы его в золото…
