Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой - [91]

А что касается хунты, то она, по словам Кулумбиса, сославшегося на одного из своих афинских друзей, наоборот, стремилась к тому, чтобы демобилизовать население (особенно молодежь), снизить его политическую активность, занять спортом и телевидением и спокойно ждать, пока подрастет поколение, получившее образование в Греции уже после переворота. Политологи иногда употребляют для обозначения этого феномена слово «фашистоидный».

Закончить свои размышления мне хочется вот чем. В 2002 году газета «То Вима» провела в Афинах опрос общественного мнения, чтобы узнать, что думают о хунте сегодняшние греки. Одобряют или порицают, считают, что хунта была благом в истории Греции или, наоборот, злом. В итоге получилось вот что: 54,7 % респондентов заявили, что режим нанес Греции ущерб. 20,7 % сказали, что он принес стране пользу. 19,8 % высказали мнение, что он не был для Греции ни благом, ни злом[134]. Лично я считаю, что он был позором для моей страны, и рад, что у меня была возможность с ним побороться.

Глава шестая Кипрский вопрос и мои новые задачи. Проблемы и трудности в работе. Дальнейшее самоопределение

1. Еще шесть лет работы в Америке (1974–1980 гг.). Противостояние протурецкой политике США. Кампания по моей дискредитации. Создание Ассоциации современных греческих исследований

Надо сказать, что после падения хунты и прихода к власти в Греции демократического правительства наша маленькая группа в Американском университете получила еще большее признание. Как видно из вышеизложенного, основными застрельщиками в работе Центра средиземноморских исследований были в то время профессор Кулумбис и я. Внезапно мы с Кулумбисом стали невероятно популярны у американских политиков, чиновников и журналистов. Когда мы поехали в Грецию после падения военной диктатуры, люди в американском посольстве, которые ранее с нами едва здоровались, приняли нас как родных.

Мы все тогда ликовали, однако наше настроение существенно омрачалось серьезной проблемой, доставшейся нам в наследство от военной хунты, – присутствием турецкой армии на Кипре. Мой непосредственный вклад в ее решение выразился в том, что по инициативе премьер-министра Караманлиса в августе 1974 года я вернулся в Вашингтон в качестве его личного посланника и еще шесть лет занимался вопросами кипрского урегулирования и проблемой американской военной помощи Турции, вплоть до моего отъезда в Россию в 1980 году.

Как посланник Караманлиса я должен был наладить работу греческого лобби для продвижения интересов Греции в американском конгрессе, СМИ и греческой диаспоре в США, в том числе для противодействия агрессивной политике Турции и ее поддержке со стороны американского правительства.

Помню, как я получил это поручение Караманлиса. Хунта пала 23 июля 1974 года, а я прибыл в Афины 4 августа. Были две причины, почему я торопился в Грецию. Разумеется, падение хунты и образование нового демократического правительства требовали присутствия и внимания людей, участвовавших в свержении «черных полковников». Была, однако, и более веская причина: семь лет я не видел свою мать, которая в этот момент лечилась от рака легкого в больнице «Лито» недалеко от Старого Психико.

Прилетев в Афины и навестив маму в больнице, я отправился на рекогносцировку в Министерство иностранных дел, находившееся на Площади Конституции, рядом с гостиницей «Великобритания». Когда я переходил улицу, меня поймал за рукав Панайотис Ламбриас, доверенный сотрудник Караманлиса, который очень обрадовался встрече, поскольку получил от своего шефа задание найти меня и никак не мог меня отыскать. Мы отправились в «Великобританию», где на верхних этажах располагались кабинеты как самого Караманлиса, формировавшего правительство, так и уже назначенных министров.

Эти кабинеты функционировали в гостинице и охранялись вооруженной гвардией, потому что политик избегал правительственных зданий, никому не доверял, и опасался покушений со стороны затаившихся офицеров, поддерживавших хунту. (Их, кстати, потом еще целый год отлавливали по всей Греции.) Ночевать премьер уезжал на разные яхты и катера, принадлежавшие его друзьям и стоявшие на приколе по многочисленным бухтам на побережье Аттики. Адреса ночевок менялись каждый день, а сами передвижения происходили в обстановке глубочайшей секретности.

Караманлис очень тепло меня встретил и сказал: «Возвращайся в Вашингтон без промедления. Делай то, что делал все это время, и не забывай: твои приоритеты – конгресс, американская пресса и греческая диаспора. Докладывать будешь лично мне». При этом он дал мне бумажку с номером телефона для прямой связи в случае необходимости. Я ответил, что горжусь поручением главы правительства и готов приложить все силы к тому, чтобы выполнить его наилучшим образом. Немногословный Караманлис сказал мне, что не сомневается в этом, потому что знает меня. Польщенный, я покинул его кабинет и двинулся обратно домой за своим чемоданом. По дороге я опять заехал к маме, которая выслушала меня и сказала, что вернуться в Америку – мой долг, и благословила меня. Маму я увидел еще раз примерно через год, перед ее кончиной.