Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой - [51]

В этот период в стране произошло замещение старой, довоенной буржуазии, в основном состоявшей из греков диаспоры, которые приехали в страну после 1830 года, буржуазией «новых греков», появившейся во время или сразу после Второй мировой войны и развивавшейся в духе и логике клептократии.

В годы немецкой оккупации эти люди, как правило, происходившие из среды мелких лавочников, строительных рабочих и прочих «полунизов», обогатились за счет того, что торговали на черном рынке и занимались экономическими хищениями и присвоением имущества старой интеллигенции.

В послевоенные годы новая буржуазия начала инвестировать свои капиталы в строительство, объединяясь с землевладельцами и застраивая афинские кварталы первыми бетонными «коробками», возводившимися на месте прежних прекрасных неоклассических зданий. Население Афин быстро росло за счет «беженцев войны» из других районов страны и остро нуждалось в жилье, так что и жилье, и земля быстро росли в цене. Когда пришла американская помощь, начавшие жиреть «новые греки» заявили о себе как об опытных посредниках-администраторах, способных донести эту помощь до греческого народа. Получив доступ к деньгам, они тут же начали разворовывать выделявшиеся средства.

Внезапно возникшие нувориши строили себе богатейшие виллы и покупали вызывающе дорогие предметы потребления. Невероятно, но в нищих Афинах люди с деньгами – торговцы, спекулянты, организаторы черного рынка – купались в роскоши, не встречавшейся в то время в Лондоне и Париже[67].

С политической точки зрения, они были скорее «правыми», чем «левыми» или либералами. Из гражданской войны «новые греки» вышли как чистые антикоммунисты, чем и заслужили политическую поддержку со стороны США.

Кстати, когда в 1946 году в Греции начался второй период гражданской войны, две трети страны остались вне американского плана Маршалла, так как были оккупированы левыми повстанческими силами, либо оставались нестабильными из-за того, что там действовали партизаны. В 1947 году на этих территориях проводились крупные военные операции, поэтому большинство людей еле-еле обеспечивали свое биологическое выживание, не говоря уже о том, чтобы вести, например, нормальное сельское хозяйство. Западная Македония, Фессалия, Эпир, восточные горные районы Центральной Греции, половина Пелопоннеса были заняты коммунистическими формированиями.

В результате всего этого для молодых людей в конце 40-х – начале 50-х годов существовало не так много альтернативных путей в жизни: стать боевиком-партизаном в горах, подключиться к политическим играм на стороне правых и заслужить участие в разделе экономической помощи, получить посредственное образование и посредственную работу в Греции либо просто уехать. Многие выбирали последнее, поэтому главным феноменом этого периода была эмиграция. Уезжали крестьяне и буржуа, «утекали мозги» интеллигентов. Не случайно в США сейчас столько миллионеров греческого происхождения. Люди хотели заново построить свою жизнь, найти в ней что-то значимое, осмысленное. Это относилось и ко мне.

В Америке я в каком-то смысле «переоткрыл» для себя Грецию. Там я прочел романы Казандзакиса, которые не проходили в афинской школе, – в первую очередь роман «Грек Зорба», – знакомился с обыкновенными греками, работая на греческих судах. Когда я вернулся из Америки, я переживал «синдром Зорбы», увлекшись героическим образом простого греческого человека, отличным от образа греческого буржуа. В этом образе были заложены черты популизма, но я воспринимал его с готовностью. Себя я в то время воспринимал как моряка, сошедшего с одного корабля и ожидающего следующего, и даже серьезно подумывал о том, чтобы связать всю свою дальнейшую профессиональную жизнь с морем. При этом, несмотря на весь мой «филэллинизм», я уже воспринимал себя как «американского наблюдателя», т. е. в какой-то степени оторвался от Греции.

Надо сказать, что хотя я тогда еще не очень интересовался политикой, и к тому, же самые тяжелые для греков послевоенные годы провел за океаном, по возвращении из Америки я не избежал столкновений с трагическими последствиями гражданского противостояния в 1940-х годах. В этот период в Греции правили ультраправые и продолжались начавшиеся после гражданской войны репрессии против коммунистов и других членов ΕΑΜ-ΕΛΑΣ. В 1947 году Коммунистическая партия Греции была официально запрещена. И хотя смертные приговоры к этому времени стали, как правило, заменять тюремными сроками, наказания поражали чрезмерной строгостью. Мой дядя Гераклис, работавший адвокатом, несколько раз водил меня на судебные процессы по таким делам, усаживая на скамью, где располагалась защита. При этом дядя говорил: «Иди и смотри на жизнь, как она есть».

Как правило, обвиняемым предъявлялись стандартные обвинения в антигосударственной деятельности и выносились суровые приговоры – обычно пять или десять лет тюремного заключения. Помню одну молодую женщину, объяснявшую, что в левом движении она участвовала, потому что хотела учить деревенских детей грамоте. Она получила десять лет тюрьмы за пять минут судебного разбирательства.