Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой - [49]

Действительно, при шторме эти корабли часто ломались, складываясь пополам, поскольку при их строительстве две половины корабля просто сваривались, а сварка не рассчитана на сильные штормы. Таким образом, искусство капитана определялось тем, насколько далеко от центра урагана он мог удержать судно, независимо от его курса. В общем, в Атлантике в том рейсе сильно штормило, и из Балтимора до Гамбурга мы плыли больше месяца, хотя обычно этот путь рассчитан на неделю плавания.

Пройдя все мытарства штормов и качек, в сентябре 1955 года мы все же пришвартовались в Гамбурге, разгрузили корабль и отдали его в ремонт. Пока судно ремонтировалось, мы около двух месяцев жили там же, в своих каютах.

На второй день нашего пребывания на корабле появилась скромного вида женщина, искавшая капитана. Оказалось, что гостья – его старая знакомая, и капитан принял ее с должным гостеприимством. К моему удивлению, оба начали говорить по-русски.

Я знал, что наш капитан был греком из крымской Феодосии. Что касается женщины, то она оказалась русской, из числа советских военнопленных в Германии. До плена она служила офицером инженерных войск в Советской армии. После войны женщина не могла вернуться на родину из-за того, что в Германии у нее появился ребенок, и ей пришлось присоединиться к международным толпам беженцев и перемещенных лиц, бродивших в то время по Европе. В конце концов, она вместе с дочерью эмигрировала в Австралию, где стала работать на промышленном предприятии.

Рабочие с неопределенным правовым статусом подвергались там страшной эксплуатации, и, по-видимому вспомнив свой советский опыт, бывшая гражданка СССР решила организовать профсоюз. Местная полиция отреагировала на ее действия обвинением в «красной агитации» и выслала активистку вместе с дочерью обратно в Гамбург. Там ситуация была сложнейшая – безработица, нищета, – и женщина вновь воспользовалась своим организаторским талантом, объединив еще одну группу эксплуатируемых – на сей раз представительниц древнейшей профессии.

В этой связи она и пришла к нам на корабль – чтобы выяснить настроения моряков и обсудить цены на ее «рабочую силу». Иначе говоря, гостья вновь функционировала как «профсоюзный работник». Поскольку я говорил по-русски, капитан-феодосиец представил меня русской посетительнице в лучших «светских» традициях как молодого преуспевающего студента. Потом они договорились, и на следующий день на нашем вместительном корабле был открыт настоящий притон, который обслуживал весь порт.

Девушки, работавшие в заведении, в свободное время иногда откровенничали с командой. Одна такая девушка, немка, выйдя на палубу подышать воздухом, рассказала мне ужасающую историю своего отца, немецкого офицера, воевавшего в Греции и участвовавшего в антипартизанской операции в горах Пелопоннеса в ноябре 1943 года. Вместе с несколькими своими солдатами он попал в плен к партизанам. Греческие партизаны-коммунисты устроили над пленниками показательный военно-полевой суд, истязали и под конец повесили.

В отместку немцы разрушили близлежащий городок Калаврита и расстреляли все его мужское население. Я знал этот городок и впоследствии проверил ее рассказ. Все именно так и было. Меня потрясла и эта история, и пьяная женщина-проститутка, мне ее рассказавшая. Пишу обо всем этом, чтобы показать что война делает с людьми, отдельными человеческими судьбами.

Через месяц ремонт был закончен, и корабль был продан грекам с острова Хиос. Перед тем как покинуть судно, мы оставили все корабельное имущество нашим гамбургским постояльцам. Помню, что капитан приказал мне как завхозу: «Отдай все немцам. Хиотам из-за их скупости не оставим ничего!»

Сойдя с корабля, я и несколько других членов экипажа сели в Гамбурге в поезд и отправились в Грецию по железной дороге. Поезд шел через Германию, Австрию и Югославию. Въехав в Югославию, я впервые оказался в коммунистической стране, находившейся в то время под управлением Тито.

В купе вместе со мной ехали югославские спортсмены, возвращавшиеся с каких-то международных соревнований. Мы быстро нашли общий язык, причем меня тут же пригласили в гости. Я вышел из поезда в Белграде вместе со своими новыми друзьями и дня три провел с ними, главным образом перемещаясь от одного югославского стола к другому. Гостеприимство было потрясающее.

Я чувствовал себя совершенно как дома.

Позже, бывая в Белграде, я останавливался у своих новых югославских друзей, став любителем и почитателем югославской культуры. Для меня эта дружба ушла в прошлое только после того, как ее сломали ужасные междоусобицы, гражданская война, расстрелы, резня, геноцид и, наконец, распад Югославии после смерти Тито. Нечто подобное я испытал после гибели Сухуми и трагедии Кавказа, который я очень любил. Больше я туда ездить не могу.

Это ощущение невозвратимости я испытывал в моей жизни еще дважды: после захвата турками половины Кипра в 1974 году и во время геноцида против индейского населения в Гватемале, последовавшего за свержением уже упоминавшегося правительства Арбенса. В обоих этих местах был непоправимо разрушен мир, каким я его знал. Воистину, жестокость человека по отношению к себе подобным всегда меня потрясала…