Раздвигая границы. Воспоминания дипломата, журналиста, историка в записи и литературной редакции Татьяны Ждановой - [44]

Социальные взгляды и идейные убеждения этих людей были важной составляющей философского и политического контекста, в котором в то время развивался американский либерализм и его политическое оформление – либеральное крыло демократической партии США. Они также служили противоядием от диаметрально противоположных общественных настроений – популярной американской идеологии легкого обогащения и всевластия денег.

Я познакомился с людьми, которые отражали эти либеральные взгляды.

Напомню, что я был моложе своих сокурсников, но тяготел к людям более взрослым и развитым. В это время моими друзьями стали Дик Барнс и Джим Шелдон[63]. Вместе с ними я проводил много времени в среде местных калифорнийских мексиканцев, а также бедных иммигрантов из Мексики.

Как известно, в 1848 г. американцы отвоевали у Мексики большую часть северо-западных территорий, ставших современными юго-западными штатами США. В процессе американизации этих территорий мексиканские жители превратились в людей «второго сорта». Мы работали с ними на полях и заводах, общались в неформальной обстановке – пили пиво в кафе «Эль Сентенарио» и «Ла Исла» неподалеку от Клермонта, сидели в ресторанчиках и бильярдных, ели их еду, слушали их музыку. Именно тогда я очень полюбил мексиканские серенады, исполнявшиеся ансамблями музыкантов «марьячи».

Выше я уже писал, что в средней школе увлекался спортивной борьбой и вообще любил мериться с товарищами физической силой. Борьбу на руках – армрестлинг – я практиковал и в Калифорнии и стал известен как серьезный соперник во всех мексиканских кантинах, особенно в одной, вблизи Сан-Бернардино, где никто, как ни старался, так и не смог меня победить.

Я хорошо помню мои беседы с приятелем-индейцем Эрнесто, нелегальным иммигрантом с фигурой воина-инка, а также с садовником нашего колледжа мексиканцем доном Антонио Эрмосильо. У дона Антонио была замечательная биография: в юности он был одним из бесстрашных бойцов «valientes», сражавшихся в отрядах знаменитого героя мексиканской революции 1910–1917 гг. генерала Панчо Вильи. Иногда я видел, как он работает в саду без рубашки, и поражался количеству пуль, изрешетивших его мощный торс. Я немедленно вспоминал прочитанное и услышанное о кровопролитных боях в Северной Мексике, особенно о битве при Торреоне против узурпатора Уэрты.

Надо заметить, что калифорнийским мексиканцам было нелегко получить хорошее образование. Из всех мексиканцев, проживавших в местном испаноязычном районе, или по-испански «барио», в колледже Помона учился только один человек – девушка по имени Глория Гонзалес, очень способная и симпатичная. Глория сделала впоследствии прекрасную профессиональную карьеру и много лет занимала влиятельные посты в Министерстве образования штата Калифорния. Кстати, я был кавалером Глории на выпускном вечере ее класса. (В соответствии с американской традицией, юноши и девушки приходят на это важное мероприятие парами, при этом инициатива приглашения обычно исходит от девушки.)

Во второй половине дня я регулярно подрабатывал на сельскохозяйственных работах в большом цитрусовом концерне «Санкисд Лемон Асоссиэйшн». Концерн имел собственную железнодорожную станцию, где мы грузили ящики с лимонами в вагоны-рефрижераторы. До сих пор помню, что в вагон входило ровно девятьсот пятнадцать ящиков. Кроме меня, все работники были мексиканцами. Нами командовал двухметровый управляющий по фамилии Шварц.

Он носил шляпу и имел замашки образцового лагерного надсмотрщика.

Постепенно я начал писать очерки о жизни мексиканцев Калифорнии на основе историй, которые слышал от своих мексиканских друзей. Как бы между делом, в процессе совместной работы и на досуге, я выучил испанский язык. Весной 1952 года я послал несколько своих очерков на конкурс публицистических работ студентов южнокалифорнийских университетов и получил первую премию. В жюри конкурса входили руководители газеты «Лос-Анджелес таймс», которые тепло поздравили меня на церемонии подведения итогов и попросили дать им знать, если я захочу работать журналистом[64]. Между прочим, в школе Кейта узнали о моем успехе из газет и решением президента школы объявили этот день Днем Джона Николопулоса, освободив школьников от занятий.

Премия по тем временам была колоссальной – тысяча долларов. На эти деньги я купил холодильник и отправил его пароходом из Лос-Анджелеса в Грецию, где, как я уже отмечал в рассказе о своем детстве, холодильники были редкостью. На остальные деньги летом того же года я предпринял довольно продолжительное путешествие на юг – в Мексику, Гватемалу, Сальвадор, Гондурас и на Кубу.

Моей основной целью в этой поездке было участие в трехмесячной летней школе испанского языка в Университете Гватемалы. Эта школа и связанный с нею опыт дали мне очень много. В Гватемале я открыл для себя не только «страну вечной весны» с прекрасным климатом и цветущими горными лесами, но и потрясающий культурный слой, в котором увидел аналогию со средиземноморским миром. Я с изумлением узнавал в экспансивной смеси испанцев и индейцев черты своих родных и знакомых. Согласно распространенной антропологической теории, краснокожие индейцы Северной и Южной Америки сибирского происхождения. Их предки были выходцами из тюркско-монгольских племен Азии.