Разбитое зеркало - [19]

— Сдавай.

Вернувшись, она сказала ему

— Я устроила тебе одну из женщин, ту, которая старше. Используй свое обаяние. Обещай ей глазами. Ну, ты сам знаешь. Ты — мужчина.

Женщина постарше, несмотря на улыбку Романа, наказала его на сто восемьдесят драгоценных долларов. Он все еще проигрывал. Он потерял сто шестьдесят долларов. Это было меньше того, что им заплатил Джорджио. Двести долларов пока были нетронутыми. Пока.

Затем пошли ставки по тридцати долларов, без ограничений. Противник Романа выглядел так, как будто он на минутку покинул скобяную лавку. Для начала у него выпало четыре-один, на это Роман ответил своим любимым дубль-один. Роман не сознавал, что Оливия стояла за ним, полностью перед глазами его противника, разрез на платье приоткрывал ее длинную ногу, иногда она нагибалась вперед, как будто предлагая свои груди на десерт. Всякий раз, когда она глубоко вздыхала, возникало розовое видение чего-то круглого, иногда два видения за раз.

Единственное, что знал Роман: его противник не мог сосредоточиться, как это делал он. Расчеты громко звучали в мозгу Романа, как будто у него был свой бухгалтер-китаец со своими счетами.

Роман предложил дубль, и этот идиот принял его предложение, хотя расклад показывал, что он мог завершить игру следующим броском.

Так и произошло.

Оливия вздохнула так глубоко, как это не делала раньше. Торговец скобяными изделиями, кажется, не замечал грозящей опасности. Роман вел свою фишку все дальше и дальше в его внутреннее поле. У противника была там зажата шашка и не было шансов на ее спасение.

В следующем броске он покончил с шашкой. Торговец выбросил дубль-два, весело хмыкнул, одним глазом он смотрел на доску, другим на Оливию. Это лишило Романа одной шашки, но у него был легкий доступ к внутренней доске противника своими шестой, третьей и второй фишками.

У него выпало пять-четыре. Его противник предложил удвоить. У дурака ничего не было в запасе, была его очередь метать, но он не понимал, что Роман обладает стратегическим контролем над доской.

Роман принял вызов, продвинулся дальше на внутренней доске и стал наблюдать, как противник беспомощно пытался продвинуть эту важную шашку на внутренней доске Романа.

Когда Роман в конце концов стал дожимать, бедняга предпринимал ходы, которые Роман блокировал до самого окончания игры, хотя противник и выбросил подряд три дубль-два. Ему едва удалось избежать полнейшего разгрома, отыграв всего лишь одну шашку.

Он отсчитал триста шестьдесят долларов из громадной пачки денег, его лицо покраснело от злобы.

Когда они уселись за новую игру, Оливия наклонилась к Роману, поднеся свои губы к его уху

— Я принесла с собой свой детский вазелин, — сказала она ему. — Огромную бутылку.

Торговец скобяными товарами пошел в разнос. Он играл злобно, стремясь к реваншу. Всякий раз, когда Роман удваивал, он сразу отвечал тем же, невзирая на шансы. Его пачка денег таяла.

Во время следующего перерыва Оливия сказала:

— Следующий — номер одиннадцать. Он проигрывает все время. Не ты ли мне говорил, что это самый глубокий карман?…

— Кто выпил всю водку? — спросил Роман, заметив пустую бутылку.

— Некоторым из игроков нравится, когда их шипучка покрепче, — ответила она.

Она не добавила, что они не знали об этом.

Открытые ставки. Роман попытался не обращать внимание на то, что Оливия сказала о номере одиннадцать, и поставил сто долларов. Номер одиннадцать согласился равнодушно. Он принес столько денег, сколько мог позволить себе проиграть, и он их проигрывал. Роман довершил его разгром. За пятнадцать минут до окончания часа номер одиннадцать взял карточку и отправился к Оливии утешаться виски с содовой.

В перерыве Оливия спросила:

— Как дела? Сколько?

— Достаточно, чтобы оплатить детский вазелин, — засмеялся Роман. — И еще кое-что.

Роман сделал первый ход в следующей игре, и тогда им овладело цепенящее чувство. Он понял, что уже не играл ради своего ресторана-мечты, не играл, чтобы получить доступ к телу Оливии, не играл, чтобы нанести поражение своему противнику. Он просто играл. Его пальцы, метавшие кубик, передвижения шашек, подсчеты — все стало чисто механическим. Роман превратился в машину по игре в триктрак.

Ему не пришлось играть с «Арабом» не потому, что он не мог этого вспомнить. Он, конечно, помнил бы. Но он играл с Джорджио дважды, слегка обыграв его в первый раз и разбив на голову во второй. Он играл и играл. Ободряющие нашептывания Оливии были уже не нужны, как жужжание мухи. Время от времени его противник вставал и уходил от стола, обычно унося с собой карточку с номером. Иногда его заставляли останавливаться на перерыв. Тогда Оливия оказывалась рядом с ним, рукой или бедром надавливая на его ногу. Но Роман ничего не чувствовал.

Затем осталось всего три стола в окружении уставших зрителей. Роман играл при ставках в тысячу долларов. Он выиграл первую игру, взяв двойную ставку, во второй опять взял двойную ставку, потом опять двойную. Третью игру он проиграл, но потерял всего тысячу. Четвертая игра была по-крупному. С кем бы Роман ни играл — противники были для него безликими пятнами, он всегда отвечал на вызов вызовом, если на пятьдесят один процент был уверен в том, что победит. Это было правильно. Вот так нужно играть.