Райское яблоко - [58]

Шрифт
Интервал

– Алешенька, – бормотала между тем Катя, приподнимаясь на цыпочки, чтобы еще крепче обнять его. – Ты лучше не сдерживайся! Что ты – как каменный, Алешенька, милый!

Все его лицо было мокрым от ее слез, и тут одна из смотрительниц со старыми, вишневыми от лопнувших сосудов щеками не выдержала, сорвалась со своего обтянутого чехлом стула и, подскочив к ним, погрозила Кате узловатым пальцем.

– Бесстыжая, ишь ты! – зашипела смотрительница. – Повесилась, ишь ты, на парне, поганка! Нашла себе время, шпана, вертихвостка! Вот выведу щас, так узнаешь, бесстыдница!

Но Катя, с глазами под цвет незабудок, вдруг вся побелела.

– Что-о? – рявкнула Катя, и ноздри раздула. – Да я тебя, сволочь, саму… Пошла вон!

Старуха осела, как старая птица, которую ветром прибило к земле, и тут появилась Марина. Она была запыхавшаяся и румяная от этого. Волосы гладко причесаны. Алеша узнал красные кожаные перчатки, которыми она прижимала к себе большой, завернутый в целлофан букет.

Она растерялась: Алеша стоял посреди фойе под большим портретом народного артиста Ливанова с одной стороны и народной артистки Книппер-Чеховой с другой, на нем висела заплаканная, разгневанная молоденькая девица, которая последними словами отчитывала смотрительницу, беспомощно разевающую рот и не успевающую вставить ни слова.

– Тебя посадили здесь? Вот и сиди! – шипя, как змея, говорила девица. – Ты что за судья, недомерок несчастный! Тебя кто поставил за нами следить?

– Да я щас милицую! Щас позвоню! Я все по инструкции… Ишь ты, какая! – бормотала смотрительница, сдавая свои позиции.

Алеша не сделал ни шагу навстречу: у него было отсутствующее лицо со стершимися, словно на старой фреске, чертами.

– Я утром узнала, – сказала Марина. – Поэтому так опоздала…

– Неважно, – ответил Алеша.

Незнакомая молоденькая девица перестала ругаться со смотрительницей, которая, жуя губами от неловкости, вернулась на свой стул.

– Вы на панихиду? – спросила девица.

– Да, я… Да, на панихиду… – сказала Марина.

– Идите быстрее, сейчас все закончат! – И снова приникла к Алеше всем телом.


Не успел траурный автобус доехать до Троекуровского кладбища, как сразу пошел мокрый снег. Крупный, сильный, как это бывает весной напоследок. Слегка перламутровая от мартовского серого света и засыпавшего ее снега аллея была совершенно пустой. Лежала, ждала, что по ней повезут каталку с отцом, и за ней, за каталкой, потянутся все эти люди. Алеша заметил, что на кладбище Марины не было, и удивился своему равнодушию. Она стала еще красивее, чем была два месяца назад, когда выскочила за ним на улицу в наброшенном на плечи черном платке, но тогда это была она, то есть Марина, к которой его тянуло как магнитом, а сейчас, в театре, оказалась другая, едва знакомая женщина в тех же красных кожаных перчатках, которые были на Марине в самый первый вечер, когда они вышли из травмпункта и она принялась ловить такси, чтобы доставить его домой.

Сейчас, после смерти отца, все стало другим. Как будто эпоха закончилась.

Глава двадцатая

Райское яблоко

В первые дни после похорон в их доме стояло оцепенение. Мама и бабушка разговаривали мало, и обе почти не обращали внимания на Алешу. Мама была раздавлена не только тем, что потеряла мужа, она была физически, как попавшее под колеса грузовика животное, раздавлена прямо там, на кладбище, еще до того, как засыпали могилу, потому что Настасья, одна из народных актрис, совсем уже старая, в траурной шляпе, сказавшая только что пьяную речь и перекрестившая гроб, подошла, притиснула Анну руками к себе и тут же, кивнув подбородком на женщину, стоящую чуть в стороне ото всех, сказала ей на ухо шепотом:

– Ах ты! Подумай! Пришла. Ну, и наглая баба!

И Анна, взглянув, сразу все поняла. Она поняла, что тогда, когда он просил отпустить его, речь шла о ней, стоящей поодаль, уткнувшей лицо в мерцанье снежинок на воротнике и черный платок опустившей на брови. Ох, как он тогда унижался! А зря. Она не пустила его, припугнула, и он никуда не ушел, – это правда, – но пил после этого так беспробудно, что ангелы плакали на небесах.

И теперь, когда мерзлые комья стучали по крыше его последнего дома, такого угрюмого, чистого, страшного, что лучше бы он поскорее распался и стал тоже частью чего-то другого, – теперь они обе стояли и ждали, чтобы это тело его, эти губы, которыми он целовал их, и руки, которыми он обнимал, ушли вниз и стали такою же мерзлой землею.

Анна не оглядывалась больше на эту женщину, но ни на секунду не забывала о ней. Оглянулась она напоследок, когда ее саму, как это полагается, обхватили руками и, поддерживая, хотя она нисколько не нуждалась в этом, повели обратно к машине. Только тогда она оглянулась. Но женщины в черном пальто уже не было.

Вот тут наступил ее ад! Одному Богу известно, как она выдержала три часа поминок! Не такая у них была огромная квартира, чтобы вместить всю эту замерзшую толпу, но пришли почти все, навалили мокрые пальто, шубы и куртки прямо на полу в коридоре, и начали есть с дикой жадностью – есть руками с тарелок, как будто они ни разу не ели до этого в жизни. А пили с еще даже большею жадностью, и все почему-то лобзали друг друга, как будто хотели поздравить, что живы.


Еще от автора Ирина Лазаревна Муравьева
Веселые ребята

Роман Ирины Муравьевой «Веселые ребята» стал событием 2005 года. Он не только вошел в short-list Букеровской премии, был издан на нескольких иностранных языках, но и вызвал лавину откликов. Чем же так привлекло читателей и издателей это произведение?«Веселые ребята» — это роман о московских Дафнисе и Хлое конца шестидесятых. Это роман об их первой любви и нарастающей сексуальности, с которой они обращаются так же, как и их античные предшественники, несмотря на запугивания родителей, ханжеское морализаторство учителей, требования кодекса молодых строителей коммунизма.Обращение автора к теме пола показательно: по отношению к сексу, его проблемам можно дать исчерпывающую характеристику времени и миру.


На краю

«…Увез ее куда-то любимый человек. Нам с бабушкой писала редко, а потом и вовсе перестала. Так что я выросла без материнской ласки. Жили мы бедно, на одну бабушкину пенсию, а она еще выпить любила, потому что у нее, Вася, тоже жизнь была тяжелая, одно горе. Я в школе училась хорошо, книжки любила читать, про любовь очень любила, и фильмов много про любовь смотрела. И я, Вася, думаю, что ничего нет лучше, чем когда один человек другого любит и у них дети родятся…».


Мой лучший Новый год

В календаре есть особая дата, объединяющая всех людей нашей страны от мала до велика. Единый порыв заставляет их строгать оливье, закупать шампанское и загадывать желания во время боя курантов. Таково традиционное празднование Нового года. Но иногда оно идет не по привычным канонам. Особенно часто это случается у писателей, чья творческая натура постоянно вовлекает их в приключения. В этом сборнике – самые яркие и позитивные рассказы о Новом годе из жизни лучших современных писателей.


Любовь фрау Клейст

Роман «Любовь фрау Клейст» — это не попсовая песенка-одногодка, а виртуозное симфоническое произведение, созданное на века. Это роман-музыка, которую можно слушать многократно, потому что все в ней — наслаждение: великолепный язык, поразительное чувство ритма, полифония мотивов и та правда, которая приоткрывает завесу над вечностью. Это роман о любви, которая защищает человека от постоянного осознания своей смертности. Это книга о страсти, которая, как тайфун, вовлекает в свой дикий счастливый вираж две души и разрушает все вокруг.


Полина Прекрасная

Полина ничего не делала, чтобы быть красивой, – ее великолепие было дано ей природой. Ни отрок, ни муж, ни старец не могли пройти мимо прекрасной девушки. Соблазненная учителем сольфеджио, Попелька (так звали ее родители) вскоре стала Музой писателя. Потом художника. Затем талантливого скрипача. В ее движении – из рук в руки – скрывался поиск. Поиск того абсолюта, который делает любовь – взаимной, счастье – полным, красоту – вечной, сродни «Песни Песней» царя Соломона.


Барышня

Вчерашняя гимназистка, воздушная барышня, воспитанная на стихах Пушкина, превращается в любящую женщину и самоотверженную мать. Для её маленькой семейной жизни большие исторические потрясения начала XX века – простые будни, когда смерть – обычное явление; когда привычен страх, что ты вынешь из конверта письмо от того, кого уже нет. И невозможно уберечься от страданий. Но они не только пригибают к земле, но и направляют ввысь.«Барышня» – первый роман семейной саги, задуманной автором в трёх книгах.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Шестая повесть И.П. Белкина, или Роковая любовь российского сочинителя

«Прежде всего не мешает сказать, что Иван Петрович Белкин был самого нервного характера, и это часто препятствовало его счастью. Он и рад был бы родиться таким, какими родились его приятели, – люди веселые, грубоватые и, главное, рвущиеся к ежесекундному жизненному наслаждению, но – увы! – не родился.Тревога снедала его…».


Соблазнитель

В бунинском рассказе «Легкое дыхание» пятнадцатилетняя гимназистка Оля Мещерская говорит начальнице гимназии: «Простите, madame, вы ошибаетесь. Я – женщина. И виноват в этом знаете кто?» Вера, героиня романа «Соблазнитель», никого не обвиняет. Никто не виноват в том, что первая любовь обрушилась на нее не романтическими мечтами и не невинными поцелуями с одноклассником, но постоянной опасностью разоблачения, позора и страстью такой сокрушительной силы, что вряд ли она может похвастаться той главной приметой женской красоты, которой хвастается Оля Мещерская.