Райский сад - [56]

Дэвид вышел из кабинета довольный, гордый и свободный от мыслей о работе. На террасе, выбрав место на солнышке, его ждала Марита. Стояло чудесное осеннее утро: тихое и холодное. Море внизу было таким же тихим, на другой стороне залива виднелись Канны, а еще дальше темнели горы.

— Я очень люблю тебя, — сказал он темноволосой девушке, когда она встала ему навстречу.

Он обнял ее, поцеловал, и она сказала:

— Ты закончил рассказ?

— Конечно. А как же иначе?

— Я люблю тебя и горжусь тобой, — сказала она.

Не размыкая рук, они подошли к краю террасы и смотрели на море.

— Как ты, девочка?

— Прекрасно. Я очень счастлива. Ты правда любишь меня или сказал это просто потому, что сегодня прекрасное утро?

— Да, это всего лишь прекрасное утро, — сказал Дэвид и снова поцеловал ее.

— Можно мне прочитать рассказ?

— Сегодня слишком хороший день.

— Можно, я все-таки прочитаю, чтобы чувствовать то же, что и ты, а не просто радоваться твоей радости, словно преданная собака?

Он отдал ей ключи, и когда она принесла тетради и села читать их за барной стойкой, Дэвид сел рядом и читал вместе с ней. Он знал, что это невоспитанно и глупо. Он никогда не поступал так, это противоречило его представлению о том, как должен вести себя писатель. Но стоило ему обнять девушку за талию и прочитать первые строчки, как он тут же забыл обо всем. Ему захотелось прочитать рассказ заново вместе с ней, поделиться с нею тем, чем, как ему прежде казалось, невозможно и не следует ни с кем делиться.

Дочитав до конца, Марита обхватила Дэвида за шею и поцеловала так крепко, что у него проступила кровь на губах. Он посмотрел на нее, рассеянно слизнул кровь и улыбнулся.

— Прости, Дэвид. Прости, пожалуйста. Я так счастлива и горжусь тобой больше, чем ты сам.

— Как ты считаешь, у меня получилось? Ты смогла почувствовать запах шамбы, и запах чистой хижины, и гладкость стульев, предназначенных для старейшин? В хижинах действительно чисто, земляной пол тщательно подметают.

— Конечно, у тебя все получилось. Ты писал об этом в другом рассказе. Я даже увидела, как склонила голову набок героическая собака Кибо. И тебя, мой милый герой. У тебя не осталось пятен крови на кармане рубашки?

— Да, комочки крови размокли от пота.

— Давай отпразднуем этот день в городе, — предложила Марита. — Сегодня мы можем делать все, что угодно.

Дэвид заглянул в бар, налил себе виски с холодным перье и отнес к себе в комнату. Там он отпил половину и принял душ. Потом надел брюки, рубашку и alpargatas[52]. Он чувствовал, что рассказ получился, и радовался тому, что у него есть Марита. И эту его радость нисколько не умаляла вернувшаяся к нему острота восприятия. Сейчас он снова все ясно видел и понимал, но ставшая привычной в последнее время печаль больше не омрачала этого понимания.

Пусть Кэтрин делает все, что захочет. Он выглянул на улицу — как раньше, счастливый и беззаботный. Отличный день для полетов. Жаль, что здесь негде арендовать самолет, а то бы он показал Марите, на что он способен в такой-то день. Ей бы понравилось. Но поблизости нет аэродрома. «Ну и ладно. Нам и так хорошо. Можно покататься на лыжах. Через пару месяцев начнется лыжный сезон. Было бы только желание. Господи, как же хорошо, что я наконец закончил рассказ и что у меня есть Марита. Марита, которая не ревнует меня к работе и которой интересно, о чем я хочу написать и как у меня получается. Она действительно понимает меня, а не делает вид. Я люблю ее, и ты запомни это, виски, и ты, перье, будь свидетелем, мой старый добрый перье, ведь я всегда хранил тебе верность — по-своему, конечно, но все же. До чего ж хорошо, когда хорошо. Глупое чувство, но как же оно подходит сегодняшнему дню».

— Поехали, девочка, — сказал он, появившись на пороге комнаты Мариты. — Что тебя держит, кроме твоих прекрасных ног?

На ней были облегающий свитер и брюки.

— Я готова, Дэвид, — сказала она с сияющим лицом.

Она расчесала свои темные волосы и посмотрела на него.

— Люблю, когда ты такой веселый.

— Просто день сегодня чудесный, и мы с тобой — счастливые люди.

— Ты правда так думаешь? — спросила она, когда они подходили к машине. — Мы можем быть счастливы?

— Да, — сказал он. — Я думаю, все изменилось сегодня утром или, может быть, ночью.

Глава двадцать пятая

Когда они вернулись в гостиницу, машина Кэтрин уже стояла на подъездной аллее, справа от посыпанной гравием дорожки. Дэвид поставил «изотту» рядом, они с Маритой вышли, молча обогнули маленькую приземистую пустую голубую машину и пошли по тропинке к террасе.

Окна кабинета были открыты. Марита остановилась возле своей двери и сказала:

— До свидания, Дэвид.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил он.

— Не знаю. Буду сидеть у себя.

Он вышел во внутренний двор и зашел в гостиницу через центральный вход. Кэтрин сидела в баре, листая журнал. На стойке перед нею стояли бокал и ополовиненная бутылка вина. Кэтрин подняла голову.

— И зачем ты вернулся? — спросила она.

— Мы пообедали в городе и вернулись.

— Как поживает твоя потаскуха?

— У меня нет потаскухи.

— Я имела в виду ту, для которой ты пишешь свои рассказы.

— Ах вот в чем дело. В рассказах.