Рай: Потерянный рай. Возвращенный рай - [27]

Сгоняют в огороженное место

К приходу ночи, и одним прыжком

Через плетень спешит туда забраться;

Так точно вор, желая обокрасть

Дом богача, чьи двери толсты, прочны,

Чьи крепкие засовы и замки

Прямого нападенья не боятся,

Ползет к нему в окно иль через крышу.

Так вор великий ныне в первый раз

Проник коварно в Божье стадо; так же

Наемники в Его прокрались Церковь.

Затем взлетел он и на Древе жизни,

Которое средь Рая выше всех

Вершиной возвышалося, уселся,

Принявши образ корморана[94]; жизни

Он истинной чрез то не приобрел,

Но замышлял лишь смерть живущим в мире;

Не думал он о силе животворной

Чудесного растения: он выбрал

Его лишь с целью лучше видеть вдаль;

А между тем, при пользованьи должном,

Залог бессмертья был бы в древе том.

Так и никто на свете, кроме Бога,

Добра не может правильно ценить,

Даруемого Небом: обращают

Нередко люди лучший дар во Зло

Иль применяют к наименьшей пользе.

Дивясь, внизу он видит пред собой,

Как в небольшом пространстве совместилось

Для услажденья человека все,

Что лучшего произвела природа,

И даже больше: Небо на земле!

Блаженный Рай был Божий сад, который

Был насажден с восточной стороны

Эдема; а Эдем распространялся

На запад от Харрана[95] вплоть до башен

Прославленных Селевкии[96] великой –

Созданья древних греческих царей, –

Иль той страны, где много раньше жили

Сыны Эдема в Телассаре. Здесь,

В стране прекрасной этой, Бог устроил

Прекраснейший Свой сад; Он повелел

Произрастать на почве плодоносной

Деревьям благороднейшим, приятным

Для зренья, обоняния и вкуса;

И между ними было Древо жизни

Всех выше; плод его подобен был

Амброзии –  растительное злато;

А рядом с ним росло познанья Древо, –

Смерть наша, –  заплатили мы за знанье

Добра ценой жестокой –  знаньем Зла.

На юге же Эдема протекала

Широкая река –  не вкруг горы,

А прямо шла она сквозь холм высокий:

Когда Бог строил сад Свой, Он поставил

Ту гору над ее потоком быстрым,

А он чрез жилы пористой земли

Пробился, ею впитанный охотно,

И вышел вновь наружу, свежий, чистый,

И многими ручьями оросил

Цветущий сад; потом, соединившись,

По скату вниз спустился он и встретил

Там реку, показавшуюся снова

Из темного подземного прохода;

Река же, разделившись на четыре

Потока главных, дальше потекла

Чрез страны знаменитые и царства,

О коих здесь не будем говорить.

Но надо рассказать, насколько хватит

Искусства, о сапфировых струях,

Катившихся по жемчугам восточным

И золотым пескам, блуждая всюду

В тени дерев, и нектар разнося,

И посещая каждое растенье,

Питая несравненные цветы,

Достойные роскошной сени Рая.

Их не искусство медленной рукой

Узорами по клумбам насадило, –

Сама природа в щедрости своей

Рассыпала по всем холмам и долам,

И там, где солнце утреннее греет

Открытые поля, и там, где в полдень

Под кущами царит густая тень.

Разнообразьем сельского ландшафта

Пленял счастливый этот уголок:

Здесь рощи, чьи душистые деревья

Смолой дышали ароматной, там –

Другие, где висели золотистых

Плодов ряды, пленяя взор и вкус.

И если где, то только здесь был правдой

Миф о садах чудесных Гесперид.

Меж рощами луга или поляны,

Где мягкую траву стада щипали,

Иль пальмами поросшие холмы;

Местами были влажные долины

Усеяны цветами всяких красок

И розами, лишенными шипов.

С другой же стороны там были гроты

Тенистые, прохладные пещеры,

И пышно вился виноград по ним,

Пурпурные развешивая кисти;

С холмов же ниспадали водопады,

В пыль влажную дробясь иль съединяя

Свои потоки в тихие озера,

Которые, как зеркало, в себе

Цветущий берег, миртами поросший,

Спокойно отражали. Хоры птиц

Звучали вкруг, а ветерок весенний

В полях и рощах веял ароматом

И колебал дрожащие листы;

И Грации[97] и Оры[98], предводимы

Великим Паном[99], в хороводе светлом

Кружились в вечном празднике весны.

Не так прекрасно было поле Энны[100],

Где Прозерпина некогда цветы

Сбирала и, сама их всех прекрасней,

Похищена была Плутоном мрачным,

Что причинило множество забот

Церере, по всему искавшей миру

Своей любимой дочери; не так

Была приветна близ Оронта[101] роща

Прекрасной Дафны[102], и не мог красой

С Эдемским Раем спорить вдохновенный

Кастальский ключ[103], ни остров тот Нисейский,

Рекой Тритоном окруженный[104], –  остров,

Где древний Хам, которого зовут

Язычники Аммоном[105], а Ливийцы

Юпитером, укрыл Амальфу[106] с сыном,

Румяным Вакхом[107], от очей опасных

Великой Реи[108], мачехи суровой, –

Ни край, где Абиссинские цари

Хранят свое потомство под горою

Амарой, хоть иные полагают,

Что настоящий Рай как раз был там,

В пределах эфиопских, у верховьев

Далеких Нила, под горой блестящей,

До чьей вершины –  целый день пути.

На деле край тот отстоит далёко

От сада ассирийского, где Враг

Безрадостно смотрел вокруг на радость,

На множество живых созданий разных,

Столь новых и столь странных для него.

Меж ними были два –  всех благородней,

Всех выше и стройней; богоподобно

Они держались, выпрямив свой стан,

С достоинством природным; не прикрыты

Ничем, они в нагом своем величьи

Достойными владыками казались

Всего, что окружало их в Раю.

В божественных их взорах отражался

Священный образ славного Творца, –

Премудрость, правда, чистота и святость, –

И строгость в этой святости была,

Хоть вольностью в них детскою смягчалась;

Та строгость служит истинной основой