Рай для спасенных - [12]

— Выходит, они — герои, — продолжал Гастон. — А мы — трусы.

Рей не ответил.

— А почему они падают на солнце? — помолчав, спросил Гастон.

От неожиданности у меня перехватило дыхание.

— Ну откуда я знаю, — ответил Рей. — Ничего ведь не разобрать, одни помехи.

Гастон замолчал, и я, словно сквозь дверь, увидел его сосредоточенное лицо, напряженный прищур глаз, короткие топорщащиеся усы.

— Я так понимаю, — медленно сказал Гастон, — что ты мог и не принять эту радиограмму.

Теперь замолчал Реи. Он молчал очень долго, и я сумел за это время справиться с охватившим меня ужасом и погасить дрожь в руках.

— Да, — сказал он наконец. — Мог.

И я снова увидел, как стоят они друг против Друга — глаза в глаза — и молчат, собираясь с духом. Аккуратно ступая, я попятился от двери и на цыпочках дошел до поворота к лифтам. Я понимал, что времени на размышления у меня нет. Рейдер войдет в подпространство минут через пятнадцать, а когда мы снова окажемся в нормальном космосе, Мастер с Ольгой уже превратятся в атомную пыль. Поэтому первым моим побуждением было броситься в рубку и начать экстренное торможение. Я подумал, что при шести «g» Рей с Гастоном не смогут мне помешать, даже если захотят. Только пилоты могли управлять кораблем при таких перегрузках — и то с помощью сенсоров, вделанных прямо в подлокотники кресел. Остальные же члены экипажа были обречены врастать в металлопластик там, где их застал алярм.

Однако нажав кнопку вызова лифта, я понял, что так действовать нельзя. Начиная разворот, мне надо было сперва стабилизировать работу двигателей и только потом я мог перейти к ускорению. Получалось, что Рей с Гастоном получат передышку. Которую наверняка используют, чтобы добраться до арсенала.

Я нисколько не заблуждался на их счет. Конечно, вначале они искренне считали, что заботятся о друзьях, не понимая, что истинная причина их решения таится в собственной неуверенности. Трудно сказать, откуда взялся у них этот страх. Я слышал, что такое может случиться даже с самым отважным человеком. Но на деле столкнулся с этим впервые. Страх всегда связан с какой-то душевной трещиной. Стоит тебе хоть раз сделать что-нибудь против совести, и ты уже порченый. Выдавливать это дерьмо из себя — тяжелая работа, я сам по молодости попадался и до сих пор помню каждый случай. Однако если его не выдавить, добром это не кончится. Видимо, так было и сейчас. Получив сообщение Ольги и представив, как они будут выглядеть по возвращении. Рей с Гастоном решили идти до конца.

Я хорошо понимал, чем это грозит мне — единственному свидетелю их преступления. Сказав «а», они вынуждены будут сказать и «б». Конечно, они струсили. Они струсили два раза подряд и струсили так сильно, что не смогли выполнить свой долг. Однако, это вовсе не означает, что теперь у них не хватит решимости разделаться со мной. Трусость и жестокость — вещи вполне совместимые. Крысы, загнанные в угол, становятся тиграми. В этой ситуации они, не задумываясь, бросятся на меня.

Все это я сообразил за те секунды; что ждал лифт. Действовать следовало иначе. Прежде, чем начать торможение, надо было заблокировать, а еще лучше уничтожить арсенал. И еще разбудить Кена — в одиночку я мог с ними не справиться. Сложность заключалась в том, что рубка с арсеналом находились на одной палубе, а анабиозная — на другой. Однако я надеялся, что успею. По существу, пятнадцать минут — это бездна времени для десантника. За пятнадцать минут осуществляется массированная высадка на планету, а не то что смена ходовой программы. Если бы не угроза, исходившая от Рея с Гастоном, я вообще бы мог не спешить.

На анабиозную я отвел полторы минуты. Честно сказать, на это можно было вообще не тратить время. Я понимал, что до начала торможения Кен вряд ли успеет выбраться из камеры, а после начала он будет так же неподвижен, как остальные. Однако его помощь могла понадобиться мне впоследствии, и я решил ею не пренебрегать.

Заклинив дверь лифта найденным в кармане дроттером, я залетел в анабиозную, переключил саркофаг Кена на пробуждение и со всех ног бросился обратно. Рей с Гастоном, вероятно, уже нетерпеливо поглядывали палубой ниже на табло, но, надо полагать, пока что не волновались. Когда они увидят, что лифт поднялся к рубке, они насторожатся, но вряд ли сразу догадаются, в чем дело. И лишь только после того, как я открою арсенал и взвоет сирена, они начнут действовать. Но помешать мне они уже не успеют. За то время, что им придется лезть по лестнице через люки, я сумею сделать все, что задумал.

Я отдавал себе отчет, что все бластеры мне не забрать — их слишком много. Поэтому взять надо было только два, а остальные лучше всего расплавить огнем в упор. Решение представлялось очевидным, но какое-то странное чувство не отпускало меня. Неприятная тяжесть давила на плечи, замедляла движения — хоть я и продолжал бежать в нужном направлении. И только через минуту я понял, в чем дело. Впервые я брал бластер, чтобы отразить нападение людей. Раньше я даже не мог представить, что мне, может быть, придется стрелять в себе подобных. И осознав это, я испытал облегчение.