Равноденствия. Новая мистическая волна - [101]

Я даже написал стих, но так и не осмелился посвятить его Ба… Ей одной. Да и какая разница? — звали её Мирабелью, Эмилией, Янарчи… Говорят, только Лунные Феи могут нашептать человеку его настоящее волшебное Имя.

И всё это — Благодать.

Любовь Медовар

Барабан

— Сосед наш в 57-м году, — начала шестидесятилетняя Катя, — уехал на целину и прижил там ребёнка. Прожил с той женщиной полтора года и затосковал по дому, да так, что стало невмоготу больше вдали от Москвы и близких. Обещал той женщине сперва устроиться в родном городе работать, а потом пригласить к себе жить с ребёнком — и уехал. Да в Москве встретил другую, с квартирой, и вскоре женился. А через полгода приезжает его целинная жена без всякого приглашения. Но с известием о смерти их девочки. Погоревали они все вместе. Поохали. Новую жену молодую заставили кое о чём призадуматься, и не стала она торопиться гнать из дому непрошеную гостью, а через несколько дней на цементном заводе, куда сосед мой устроился по приезде, во время смены его в «барабан» затянуло. 40 минут его мололо! Он кричал, а все стояли как околдованные. Кто-то из рабочих попытался отключить мотор. Да тот не отключается, что-то в моторе испортилось, да так, что остановить никто не может. Только через 40 минут приехал мастер с другого завода и остановил. Свой-то мастер несколько дней назад в отпуск уехал. Раздробило соседа так, что хоронить пришлось в наглухо закрытом гробу. На похоронах молодая жена плакала безутешно, а целинная женщина без слёз рядом стояла. А когда после поминок все гости и друзья по домам разошлись, то и эта вдова тоже чемодан собрала и уезжать приготовилась. А уходя сказала, что она его фотографию к их девочке в гроб положила с молитвой, чтобы их дочка его с собой увела. Говорят, всегда бывает страшная смерть, если фотокарточку положить в гроб к уже усопшему человеку с определённой молитвой. Конечно, вы можете спросить, что же за молитва должна быть, чтобы ТАКОМУ с человеком произойти!.. — Тут некогда яркие голубые глаза Кати даже сделались белыми на секунду, а голос дрогнул от негодования… — Этого я не знаю, — продолжала она, — знаю только, что и целинная женщина от своих молитв счастливее не стала.

Миссионеры

— У Зайца всё, конечно, кончилось истерикой. Всё ведь делает безрассудно, хотя, разумеется, из самых лучших побуждений. Но нельзя же вешать на себя и своих близких задачи непосильные! Вот и вы всегда помните: вера — это прежде всего рассудительность. Есть силы — копай глубоко, возводи фундамент. Нет сил — яички расписывай, букеты собирай. Поливай морковку на огороде. Захочет Господь — даст силы и на большее.

Мало того что у Зайки мать умерла. И ребёнка не с кем оставить, но явился теперь этот замечательный отец Дмитрий, у которого всегда для всех жаждущих Слова Божьего двери открыты и стол накрыт, и обхождение деликатное. А если кто издалека приехал — то ему и крыша над головой, и постель постелена. Но ведь всё это чьи-то руки должны делать! Тут Зоенька, конечно, всегда на своём месте! У неё всегда тысячи дел — стирать, варить, гладить, потчевать, чем бог послал… но ведь у неё дочка всё время болеет. Ей врачи требуются и мало ли чего ещё. А Зоя ни одному человеку «нет» сказать не умеет — вот и устает до истерики, а когда это с ней начинается, то я от неё одни жалобы слышу да слёзы, а там у Дмитрия или у себя дома — ей всем улыбаться надо и помогать. О. Дмитрий — не только духом, но и физически крепкий батя, огонь, воду и медные трубы прошедший. А уж если ты курицына дочь и все твои труды истериками да слезами кончаются, то смири себя, не хватайся за тысячи дел… А тут такое два года назад отмочила, что мы не знали, что с этим её очередным протеже делать и куда от него деваться. Тогда Зоя к родным в Казань на недельку отдохнуть поехала. А оттуда привозит нам в Москву подарок — молодого человека лет двадцати восьми — татарина Рустама. Оказывается, там в Казани она расписала ему московских христиан и христианство в самых хохломских тонах и привезла в Москву принимать православие к о. Дмитрию. Рустама окрестили. Москвичи — народ хлебосольный. Сегодня Рустам у одних обедает, завтра — у других ночует, а больше всего и чаще всего — у о. Дмитрия в храме: проповеди слушает, книжки религиозные читает, а работать пока нигде не работает, так как прописки нет. Пока у Дмитрия в храме Зойке на кухне помогает, и домой в Казань ему после Москвы уже неохота, а вот сопровождать Зайца в гости ко всем нам охота. И все его как своего везде принимают. Вот он и решил, что христианство — это сплошной праздник, и когда кто-то намекнул ему, что возиться с ним — радость не очень большая, он твёрдо сказал, что из Москвы не собирается и добьётся здесь и работы, и прописки, и при этом назанимал у всех нас, Зайкиных друзей, кучу денег. А вот отдавать их было действительно не из чего. Тут все как-то незаметно и постепенно отказали ему в содержании. Перестали его принимать у себя, наговорили ему массу неприятных вещей. Так что в один прекрасный день оказался он на вокзале и слонялся какое-то время по разным московским вокзалам, подрабатывая то грузчиком, то дворником, то носильщиком, а потом однажды пришёл ко мне. Мы долго с ним проговорили в тот день. Он умолял не обижаться на него. Попросил у меня денег на дорогу в Казань, обещав обязательно выслать по приезде. Я, конечно, не поверила, но заняла на следующий день для него эти деньги. Он пришёл за ними, благодарил за всё, поцеловал мне руку и исчез. Через несколько дней он появился снова, но весь грязный и оборванный и сказал, что передумал и остаётся в Москве.