Ратное счастье - [34]

А между тем уже в начале года был запущен в серийное производство новый станковый пулемет системы Горюнова, облегченного веса, с воздушным охлаждением и металлическими, не подверженными сырости лентами. Командир гвардейской пулеметной роты, который сменял меня после последнего боя, имел шесть таких «машин». А я — ни одной! Разве не обидно?

И, к великой досаде всех моих однополчан, оружейная «революция» не коснулась средств связи низовых звеньев. Все у нас оставалось по-прежнему. Правда, комбату дали рацию с обученным радистом, но... с односторонней связью, то есть только с командным пунктом полка. У ротных командиров был все тот же плохо слышимый полевой телефон с тонким проводом, который под огнем рвется, как катушечная нитка. У командиров моих взводов — и вовсе никаких средств. Им, беднягам, ни телефона, ни связного не полагается: замолчит на поле боя пулемет—бери собственные ноги в руки и беги под любым огнем...

И над этой немаловажной проблемой я и мои ближайшие помощники за полночь ломали головы. Зато придумали. Всех командиров расчетов снабдили ракетными пистолетами с запасом ракет и разработали сигнализацию с пулеметных позиций — для командиров взводов: «задержка» — одна зеленая; кто-то ранен — красная; убит — две красные; вызов командира на позицию— две зеленые... Не ахти, конечно, что, но не сидеть же сложа руки.

Вот ты и говори, что командир только воюет!.. Как бы не так — от всяких мелочей отбою нет. И все надо заранее предусмотреть и учесть. Командир за все в ответе. И не так-то легко добиться хотя бы самого необходимого.

«Всё для переднего края!..» Справедливый лозунг. Однако если бы всегда было только так!.. Легко бы нам, офицерам низовых звеньев, жилось. А то... Вот, например, уже почти все офицеры штабов имеют в личном распоряжении новый пистолет-пулемет Судаева (ППС): облегченный, скорострельный, надежный. А у нас даже комбат Бессонов таскает на шее все тот же «ППШ», как и все остальные...

Разумеется, всю эту свою праведную воркотню я тщательно скрываю от подчиненных. Плохо получится, если солдату не внушать: «Мое оружие — сила! Моя позиция — моя крепость!» С этой целью и взводным командирам пришлось дать добрую взбучку за верхоглядство, они даже и не представляют, что такое первый бой в роли командира!.. Нет уж, братцы, придется призадуматься, пошуровать мозгами, пока время есть...

Тревожусь я за них. И не так беспокоюсь за Кузнецова и Сомочкина, как за Серикова. Первые два приданы стрелковым ротам Игнатюка и Самоварова — командиров опытных и надежных. А Серикову в этом отношении не повезло: его взвод будет поддерживать третью — только что заново сформированную роту. Правда, комбат поступил разумно, поровну поделив между ротами обстрелянный народ. Однако командир третьей роты капитан Пухов меня настораживает. Он тут новый человек, только что прибыл из офицерского резерва, в которое по невезению «загорал» почти год и, кажется, отвык от дела, а может, и нервы подгуляли. Ох, суетлив!.. Кричит и возмущается по каждому пустяку— в нашем лесу с утра до вечера только его и слышно. Нехорошо, когда командир так разоряется. Солдаты метко его прозвали: «Моторчик». А он и в самом деле «заводится» с пол-оборота и как пойдет строчить — и по своим, и по чужим!.. Фома Фомич Кузьмин, затыкай уши, возмущается: «Истеричен, как женщина». А Пухов мне уже мимоходом жаловался на Серикова: дескать, неслух! Я и взяла парня в оборот. А тот оправдывается, но как!

Этот старый хрыч думает, что я перед ним буду на цыпочках плясать! Я ему подчинен постольку поскольку...

Смирно! Это что за разговоры?! Человек старше вас в два раза... Зап-ре-щаю! И категорически.

Впрочем, капитан Пухов тоже хорош. Пожилой человек, бывалый командир, а не понимает, что офицеры-мальчишки самолюбивы, не любят окрика. Да, видимо, и не сознает он, что в скромном боевом насыщении стрелковой роты командир пулеметного взвода— фигура номер один. И надо же все-таки думать, что принцип двойного подчинения — непростая штука. А Сериков прежде всего подчинен мне. Я — его непосредственная власть. Но в то же время он находится в оперативном подчинении у Пухова. И в этом, очевидно, пока не разобрался со всей серьезностью. Надо подсказать — по-хорошему, а не заводить свару. Он, видите ли, недоволен, что моему Серикову не сорок с гаком, как ему самому, а всего двадцать. Я понимаю, ему хотелось бы иметь более солидного и опытного. А где я такого возьму? Все мы тут —«те еще старики». Надо их помирить. И непременно!.. А то, что прикрикнула на Серикова,— это даже полезно: пусть попереживает, а потом поговорим.

Мы теперь живем по строгому регламенту, как в мирном лагере, и занятия ведем по расписанию, в котором по приказу командира полка отведены часы даже для строевой подготовки. Ну что ж? Малость подтянуть выправку — дело неплохое. Но заниматься мы должны в строгом соответствии с высокими требованиями довоенного «Строевого устава пехоты», а поскольку дивизия наша не кадровая — для нас это не так-то просто. В особенности для меня: пулеметчики совеем отвыкли от винтовок с примкнутыми штыками, а они при строевой подготовке — атрибут необходимый. Чтобы не заводить лишнюю волокиту с получением и сдачей, я винтовки одалживаю у ротного Самоварова, а после занятий возвращаю.