Рассвет для тебя - [2]

За городом текла река, и старик видел, как медленно и монотонно течет там вода. Первые лучи солнца нежно коснулись глади воды, и она засияла, начав переливаться радужным блеском.

Старик старался запомнить и уловить каждую деталь этого чудесного рассвета. Он взял в руки кисть и, закрыв ее кончиком солнце, стал примеряться. Именно это мгновение рассвета он хотел запечатлеть на своей картине. Его начало, когда солнце еще не успело подняться высоко, и первые лучи лишь касаются земли, глади воды и крыш домов, отчего мир просыпается и все вокруг начинает сиять, а в сердце твоем просыпается радость и надежда.

Первое мгновение рассвета всегда самое прекрасные.

Старик улыбнулся. Он обмакнул кисть в желтую краску и начал рисовать солнце. Солнце, которое осветит двух влюбленных, их лавочку и золотые листья, кружащиеся вокруг.

Закончив солнце, старик принялся за небо. Нежно голубое небо, со слегка заметными на нем белыми облаками.

Работа шла своим чередом. И старик был очень рад этому. Как мальчишка, он испытывал духовный подъем и трепет, чувства, которые не испытывал уже очень давно. Он был счастлив, счастлив, что снова может работать, работать так, как не работал уже давно.

— Здравствуй, дедушка!

Старик был так увлечен работой, что не сразу понял, что обращаются именно к нему. Он обернулся и увидел улыбающегося мальчишку лет двенадцати. Перед ним стоял его внук.

— Здравствуй.

— Я так и знал, что найду тебя здесь. Сегодня я проснулся рано, увидел, какая чудесная погода, и понял, что ты, наверняка, пойдешь заканчивать свою картину. Потому я и решил перед школой заглянуть к тебе, дедушка, и немного посмотреть, как ты работаешь. Если ты не против, конечно?

— Конечно, нет, — сказал старик, не отрываясь от работы и нанося все новые и новые мазки.

— Красиво получается, — глядя на полотно через плечо деда, сказал внук. — Отчего-то мир на твоих картинах мне нравится больше, чем в действительности. У тебя он получается каким-то веселым, наполненным красками, а в действительности он выглядит серым и скучным.

— Это не так. Просто ты еще не научился подмечать и ценить истинную красоту окружающего мира. Мир таков, каким ты его воспринимаешь. Ты знаешь наш город с детства, и он наскучил тебе, потому ты и воспринимаешь его таким. Ты молод, ты жаждешь путешествий и новых открытий, а все старое кажется тебе скучным и серым. Но все зависит от восприятия, попробуй взглянуть на старые, приевшиеся тебе вещи по-другому…

— Как Дали или Пикассо?

— Я не совсем это имел в виду, но, в принципе, пример неплохой. У этих художников был свой собственный взгляд на вещи, непохожий на другие. В обыденном они нашли что-то новое и поделились этим с другими людьми. Но мне не нравятся их картины, поскольку я больше слоняюсь к реализму.

— А мне они нравятся, — сказал внук. — Они фантастичные и необычные, и напоминают рисунки сумасшедших.

— Каждый художник немного сумасшедший.

— Но ведь ты не такой, дедушка?!

— Не знаю, — сказал старик, делая новый мазок и заканчивая рисовать голубое небо. — Пусть об этом судят другие люди.

— Я и сужу. Я знаю тебя с рождения, и ты не кажешься мне сумасшедшим. А вот учительница рисования в школе назвала меня сумасшедшим, когда я нарисовал Ад и чертей с вилами…

Старик улыбнулся и внимательно посмотрел на внука.

— …Черти подпихивали грешников в огонь, а те упирались и молили о пощаде. Моим одноклассникам эта картина очень понравилась, а вот учительница сказал мне, что я сумасшедший, сказала, что у меня психологическое расстройство, вызванное просмотром дурацких современных фильмов, и пообещала сообщить об этом моим родителям. Но дедушка, в этом ведь нет ничего плохого? Я видел такие картины у тебя в книгах и попытался изобразить одну из них.

— Такие картины рисовали Иероним Босх и Питер Брейгель, они были очень хорошими художниками. Первый, на мой взгляд, даже лучше, но он, действительно, был немного сумасшедшим.

— Да, наверное, это их картины я и видел у тебя в книгах. Наверное, это был Босх.

— Наверное, — согласился старик. — Когда я был молодым, меня тоже интересовало все непознанное и необычное. Я любил книги Жуля Верна и Герберта Уэллса. А в искусстве предпочитал картины Пикассо. Пикассо был кумиром для многих художников моего поколения, мы все учились у него и все ему подражали. А вот наши учителя требовали от нас, чтобы мы писали натюрморты. Это казалось таким скучным, и когда я приходил домой, я снова садился за холст и писал, как Пикассо, безжалостно расчленяя окружающий мир на геометрические фигуры.

— Но дедушка, я не видел у тебя ни одной картины в кубизме. Почему ты перестал писать, как Пикассо?

— Я просто понял, что Пикассо может быть только один. Только ему было дано разделять окружающий мир на детали, а картины бесчисленных его подражателей выглядели нелепыми и смешными. Поэтому я уничтожил все свои работы и стал самим собой. Но кое-чему я все же научился у Пикассо: находить в простых вещах истинную красоту.

Старик умолк. Он обмакнул свою кисть в краску и принялся рисовать солнечные блики на крышах домов. Внук смотрел на замысловатые движения его кисти, на легкие, но точные, мазки и на вновь появляющиеся новые детали. У деда была хорошая память, и раз увиденное им мгновение он мог воспроизвести спустя долгое время.