Расстрижонка - [23]

Кто ты, Андрей? Муж, князь, светоч? Кого в тебе больше? Какая часть твоей сущности — верх возьмёт? Я, несколько идеалистически, делаю ставку на государя, «отца-основателя», столб фонарный — в смысле: столп со светочем.

Ставка — моя голова.

Азартное, должен вам сказать, занятие — играть собственной головушкой.

«Есть упоение в бою,

И бездны мрачной на краю…».

На краю бездны человеческой души… очень даже.

Три разных последовательности логических построений завиваются в одну плеть, расцвечиваются полным спектром эмоциональных переживаний, гасят, давят, мешают друг другу. Сбивают оценки рисков и туманят ожидаемые множества последствий.

Теперь к прежнему, из Янина, набору возможных потерь и выгод добавилась цена Всеволжска.

Постоянная беда не только здешних земель — всего Русского порубежья. И здесь, на Восточной окраине, и на Юге, и в литовских землях — нет людей.

Я об этом довольно красочно толковал применительно к моему Всеволжску. Но это не чисто моя беда — это постоянная забота всякого городка, всякого поселения в любом русском порубежьи.

Нет достаточного количества людей, которые могли бы придти в новые земли, освоить, заселить и, одновременно, оборонить их от врагов. Русская община-«мир» — прекрасный инструмент освоения новых территорий. Самодостаточный, многофункциональный, адаптивный. Но не для их обороны.

В следующих десятилетиях русские князья начнут двигаться. На юг, как Игорь-Полковник к Донцу, уловив ослабление половецких орд, на северо-запад, по Даугаве, как полоцкие князья, здесь, на северо-востоке, создавая и перестраивая Нижний Новгород и Китеж-град. Совмещая боевые победы и основания новых крепостей, покорение местных племён и переселение русских «миров».

Для освоения новых земель необходимо сочетание движения народа и княжеских дружин. Пример неудачности — Муром. Дружины, князья — были. Но не было русского народа. Наконец, плотность русского и обрусевшего населения стала достаточной, но тут княжество поделилось надвое — Рязань в гору пошла. Снова — сил не хватает. И Муром, из первейших, древнейших русских княжеств, не растёт. Нечем.

Именно в Залесье князья наиболее чётко понимают безлюдство Руси. Владимир-на-Клязьме основан Владимиром Крестителем. Там и двор его найден. Укреплён Владимиром Мономахом. И его терем на новом княжеском дворе — там стоял. Но настоящим городом, в тысячу-две дворов, становится только при Боголюбском. Задержка — два века. Без княжеской руки, без заботы, без инвестиций государевых — городок не прирастает.

Очень хорошо это понимал Юрий Долгорукий. Совмещая строительство крепостей с привлечением переселенцев. Но русские люди упорно не хотят селиться на Волге. Для сравнения: от устья Москвы-реки до Стрелки по Оке к 21 веку раскопано около трёхсот городищ. А на Верхней Волге, от Тиверцы до Стрелки — и шести десятков нет.

Тринадцать лет назад Юрий Долгорукий побил булгар, поставил три крепостицы… и всё. Его интерес, деньги, люди — ушли на юг, в Киев.

Выжечь Стрелку русские князья могут. Удержать — нет. Они будут там ходить, устраивать место сбора войск, мешать жить там «Абрашкину городку». Но взять под себя… — через шестьдесят с лишним лет. Пока… никак.

И тут — я. С совершенно посторонним ресурсом, с смоленскими крестьянами откуда-то с Угры. С войсковыми отбросами, которым место только на церковной паперти да, может, в разбойном ватажке. С какими-то разноплемёнными лесными туземцами. Из ничего, из отбросов человеческих, из дерьма лепит Ванька-лысый «конфетку» — новый русский городок. Сберегая князю его самый главный, наиболее дефицитный ресурс — людей, насельников, трудников. То, без чего все княжеские походы, победы, геройничания, крепостей устроение — суета сует и всяческая суета.

Это даже не — «деньги из воздуха», это — «держава из мусора».

Баланс «кормильцев» и «защитников» будет отработан в Московской Руси. При создании и движении Черты — южного порубежья. Отработан немалой кровью. Разные там бывали эпизоды. Когда татары вырезали полностью городки, ибо не было в них людей воинских. Когда приходилось самим выжигать собственные крепости, ибо кроме воинских людей — иных не осталось.

Боголюбский «пошутил» — кинул «Зверю Лютому» «косточку сахарную» — Стрелку. И грызёт её «Зверь», урчит от радости. Отобрать? — Да без проблем! Только самому её — не сгрызть, чужие «волкодавы» придут. А тем не только эта «косточка» нужна, те и за горло взять не побрезгуют.

Ваньку — придушить? — Да запросто! Дальше что? Своих людей туда слать? А они есть? Вон Гороховец даже и не начат вовсе. И другие князья разом взвоют: не было уговора земли новые брать! Боголюбский против правды себе кусок тянет! Ванькины люди со Стрелки разбегутся, а эмировы — заявятся: нарушение договора.

Вот лет через 6–7, когда мир с эмиром закончится, городок — приподнимется, народу соберётся много, чтобы не все разбежались… Там видно будет.

Но что же делать с жёнами? И с сыновьями? Настоящие они или поддельные? Ведь сказано же:

Бог наказывает отцов, которые: «предались постыдному, и сами стали мерзкими, как те, которых возлюбили… А хотя бы они и воспитали детей своих, отниму их, ибо горе им, когда удалюсь от них!».