Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана - [181]

— Когда я там, так и он там. Он говорит, если я хоть раз приду, когда его нет, или приду, когда он меня не вызывал, то он воспользуется сюрпризом, который бережет для особого случая. А мне уж точно никаких сюрпризов от него не надо.

— Ладно. А когда делаешь уборку, нет ли какой-нибудь особой части дома, к которой он не разрешает прикасаться?

— Че? Я не поняла.

— Словно что-то в доме спрятано.

— Че? Нет. Ничего такого. Но я, ей-богу, не суюсь в ту рощицу за гаражом. Однажды, еще в марте, кажется, вдруг неожиданно потеплело. Он приехал и погудел мне из машины довольно поздно. И часа в три ночи, когда он спал и храпел вовсю, я почувствовала, рыбой воняет. Видать, забыл о ней и на крыльце оставил, может, еще днем. Красные рыбки. Когда жарко, они быстро тухнут. И в конце концов мне уже так дурно сделалось, что я встала, натянула платье, вышла, собрала их в сетку, взяла в гараже лопату и пошла в рощицу, чтобы закопать их там, стараясь не дышать. Не успела яму и наполовину выкопать, как он налетел на меня, запыхавшийся от бега. Этот нож, что в ремне носит, под луной поблескивает, и как псих трахнутый на меня кидается. Ну я что, я бегу через рощицу и слышу, как он о корень или что-то там еще спотыкается и грохается со всего размаху. Потом опять вскочил, орет, что убьет меня, а я ему кричу, что зарывала его рыбу вонючую, пока меня от этого запаха наизнанку не вывернуло.

Тут он вдруг успокоился, так что я потихоньку приблизилась и вижу, что он на полянке заканчивает яму копать. Ткнул туда рыбку, забросал землей, крикнул мне — дескать, все в порядке, выходи, ему, мол, просто сон дурной приснился, вот он и вскочил. Черта с два! Когда уже прошло порядком времени с тех пор, как он в дом ушел, я собралась с духом прокрасться обратно, и как он меня схватит сзади, из темноты, я чуть не померла. Но все, что он хотел, — это так, пожеребятничать. Ну, сами понимаете. Поржать да пощекотать. Развернул меня и увел, не успела я в себя прийти. Но одно скажу. С тех пор я у него дома ни одной лопаты не видела. Но он ведь не настолько глуп, чтобы похоронить эту лилипуточку у себя на участке, когда кругом миллион гектаров болот, где можно маленькую мертвую женщину так далеко и глубоко спрятать, что вся армия и флот сто лет искать будут. Да что там, он мог просто сбросить ее в пруд к аллигаторам, а уж они ее на дно в ил утащат да пожрут недели за две, ни черта не останется. Может, его поймает кто, да только когда он кого-нибудь убивает, не после. Я вам еще одну вещь скажу. Если вы там все разнесете хорошенько, а он проведает, чьих рук дело, то уж лучше сами его на тот свет отправьте. Может, я всю Джорджию проеду, автобус остановится где-нибудь, а уж он — тут как тут, прислонится к своему белому «линкольну» и станет ухмыляться, пока я свой рюкзак не выволоку, потому что больше ничего делать не останется. И он это знает.

На страничке из тетрадки я изобразил примерный план его коттеджа, гаража и дороги, а она пометила крестиком место, где она начала копать, и начертила несколько кривых окружностей там, где стоят деревья.

Когда я ее высадил, она посмотрела на меня долгим взглядом, скосив глаза и закусив губу.

— Я вас возненавижу, если вы проговоритесь, что это я вам рассказала.

— Синди, тебе пятнадцать лет, и ты скоро выберешься из этой передряги, а через пару лет и вовсе не вспомнишь о нем.

В ее недетских, женских глазах мелькнуло снисхождение.

— Мне уже шестнадцать через три недели будет, и все это так и будет продолжаться, пока Бу не надоест. Да и после этого не будет у меня в жизни такого дня, чтобы я то или другое о нем не вспомнила.

Я ехал в Неаполь, настораживаясь при встрече с «лендроверами» и белыми «линкольнами». Нашел магазин скобяных изделий и, купив две лопаты и кирку, положил в багажник. Потом подумал об еще одном приспособлении, которое может пригодиться. О предмете, которым пользуются водопроводчики, отыскивая в землю закопанные трубы. Купил полтора метра стальной проволоки диаметром полсантиметра и колотушку с резиновой насадкой, какой пользуются хирурги и автослесари.

Неаполь плавился от жаркого не по сезону полуденного солнца. Я набрал рабочий телефон Крейна Уаттса и повесил трубку, как только он сказал «алло». Затем набрал его домашний номер. Никто не ответил. Я позвонил в клуб и спросил, не на кортах ли миссис Уаттс. Вскоре мне ответили, что она там, следует ли позвать ее к телефону? Я сказал, что не стоит беспокоиться.

Когда я приехал в клуб, автостоянка была почти пуста. Несколько человек на пляже, пара у бассейна. Подойдя к кортам, я заметил, что заняты лишь два. На одном играли без правил в пэтбол пожилые сухопарые джентльмены, а через несколько площадок тренировалась коричневая, грациозная, субтильная и сильная миссис Уаттс. Ее партнер был, по-видимому, клубным профи. Очень загорелый, лысеющий и начинающий толстеть. Он хорошо двигался, да и она заставляла его изрядно попотеть. Дюжины две мячей валялись у корта. Он подавал закрытой ракеткой, не обращая внимания на отскок, отбивал каждый мяч, потом посылал его в левую часть ее площадки, придав высокую скорость и вращение. Она двигалась, оценивала на глаз, вертелась, мяч упруго отскакивал от резинового покрытия. И она бегала в ожидании следующего. Видно было, что пояс ее теннисной юбки промок от пота.