Рассказы - [5]

Мы собирались уже уносить ноги, и вдруг совсем рядом послышался голос:

— Э-эй, кто там, а? Покажись!

Приятелей моих словно ветром сдуло, а я, то ли от испуга, то ли слишком много набрав винограда и боясь уронить гроздья на землю, не мог двинуться с места. Помню, от страха зажмурил глаза и так стоял, только сердчишко колотилось бешено. Сколько я времени простоял, не знаю, но, открыв глаза, увидел перед собой высокого старика в светлом халате, перехваченном в поясе синим кушаком. На ногах у старика были мягкие красные сапоги. Не знаю почему, но именно сапоги напугали меня до ужаса, я задрожал, судорожно всхлипывая.

— Не бойся, сынок, — тихо сказал старик и провел шершавой ладонью по моему лбу и волосам. — Захотелось винограду — приходи ко мне, я тебе сам нарву.

От неожиданных ласковых слов и голоса я расплакался еще горше. Оттопыренная на животе рубаха вылезла из штанов, и виноград посыпался на землю. Старик будто ничего не заметил. Улыбаясь, гладил меня по голове и утешал:

— Вот дурачок, нашел отчего плакать! Ну ладно, сорвали несколько кистей, разве сад от этого пострадает? Ты глянь, погляди, что тут делается! Видел когда-нибудь такой виноград?

И он взял меня, с непросохшими на щеках слезами, за руку и повел в гущу сада. А там с бесконечно длинных белых, очищенных от коры шестов свисали огромные кисти черного — ягода с орех — «чараса»…

— Нравится, а? — спросил старик и, убедившись, что слезы мои высохли, тихо засмеялся. Узкая белая борода его мерно колыхалась на груди, глаза смотрели тепло, и весь он, в солнечных пятнах, казался добрым волшебником из старой сказки. Глядя на старика, я совсем успокоился и, осмелев, кивнул головой.

— Ну что ж, если нравится, могу угостить.

Из крепкого кожаного чехла у пояса он достал нож и срезал несколько гроздьев. Одной рукой он придерживал полу своего халата, другой срезал и складывал черные гроздья и скоро класть было уже некуда.

— Бери, сынок. И друзей угостить не забудь.

Я набрал виноград под рубашку и бросился к калитке, забыв даже поблагодарить садовника. Выскочил на улицу, перевел дух и оглянулся: старик стоял на том же месте и глядел мне вслед. Кажется, он улыбался…

Больше мы с приятелями не лазили через забор, но сделались частыми гостями садовника. Всей компанией мы помогали старику ухаживать за лозами, и он угощал нас плодами своего удивительного сада. А потом мои родители переехали в город, и я все реже вспоминал родной кишлак, старых друзей и доброго старика в халате и красных сапогах.

И вот сегодня… Этот мальчишка с перемазанными соком губами растревожил что-то в моей душе, и я начал вспоминать.

Несколько дней я не находил себе места и наконец понял: не будет мне покоя, пока не побываю в родных местах.

В следующее воскресенье я сел в поезд и поехал в Каттабаг. На маленькой станции пересел в автобус.

Как там теперь, сохранился ли тот сад, жив ли старый волшебник? — думал я, трясясь в маленьком скрипучем автобусе.

И вот он снова передо мной, моя родина, мой Каттабаг. Конечно, все здесь уже не то: новые дома, новые улицы, двухэтажная школа.

Я пошел вдоль реки, огибающей кишлак. Мутная осенняя вода молчала, иногда на стеклянной глади закручивалась вдруг крошечная воронка и плыла так с течением, то догоняя, то отставая от проплывающего желтого листа. Я постоял немного на пустынном берегу, посмотрел и с таким ощущением, будто потерял здесь что-то, тронулся дальше, поднялся на пригорок — и сердце мое радостно всколыхнулось… На прежнем месте я увидел знакомый дувал — он как будто еще ниже сделался, но зато не было нигде провалов и по всей длине обмазала его чья-то заботливая рука. А за ним..

До края земли, казалось, уходили вдаль белые подпорки из тала и, словно выставленные напоказ, красовались огромные отсвечивающие на солнце гроздья.

У дувала, побросав портфели, играли в орехи несколько ребятишек. Я подозвал старшего.

— Слушай-ка, приятель, не знаешь, дедушка-садовник здесь сейчас?

Мальчишка глянул отчужденно:

— А вы кто будете?

— Я? Да вот, просто узнать хотел…

— Нету дедушки-садовника. Умер он… В прошлом году…

Я постоял у дувала, с грустью глядя на ребят, на знакомую калитку, откуда когда-то, такой же, как они, оглянулся и увидел: смотрит старик садовник мне вслед и, кажется, улыбается…

— Э-ге-гей, ребята!

Я обернулся на голос. Там, в саду, за низким глинобитным дувалом стоял, улыбаясь, высокий парень в светлом халате, перехваченном в поясе синим кушаком, на ногах мягкие красные сапоги… Одной рукой он придерживал полу халата, и там, переливаясь на солнце, влажно поблескивал великолепный «чарас». Мальчишки мигом расхватали гроздья и тут же с хрустом принялись уплетать… Губы у них сделались синими… А высокий парень в светлом халате исчез, словно растворился в глубине виноградника, — так же неожиданно, как и возник.

— Кто это? — спросил я старшего мальчика.

— Это садовник, — уже приветливее сообщил он. — Того старого дедушки внук…

Я подошел поближе к калитке, хотел было окликнуть парня, но что-то мне помешало, и я с щемящей светлой грустью глядел в сад, где от лозы к лозе переходил неслышными шагами высокий парень в светлом халате и мягких красных сапогах.