Рассказы - [46]

Как бы там ни было, через несколько дней матрикулу четырнадцать и самому пришлось менять характер. Дозировка состава «мечтатель» была недостаточна и дала «флегматический темперамент». Между тем клиент профессора отказался от заказа, и Отто Дюпон не счел нужным подправлять характер испытателя. Иоланда Венсан отнеслась к такому преображению с раздражением.

— Для меня любовь — борьба, — заявила она. — А как я должна бороться с мокрицей?

— Вы правы! Я сам себе отвратителен! — хныкал Альбер Пинселе. — Я ничтожество! Я вас недостоин! Ах! Если бы у меня хватило смелости застрелиться!..

Охваченная жалостью, она постаралась немного подбодрить его, вернуть ему мужское достоинство. Но долго ей не пришлось им заниматься, так как она вскоре превратилась в «углубленную в себя женщину, немного святошу, с математическими способностями». Отныне Альбер Пинселе ее больше не интересовал. Он волочился за ней, нашептывал признания в любви, подсовывал любовные записки под дверь. Однажды он далее попросил Фостена Вантра замолвить за него слово. Но на следующий день он стал «пресыщенным женщинами кутилой и заядлым карточным игроком». Иоланда Венсан, удивленная и обольщенная, попыталась сблизиться с ним. Он отнесся к ней свысока, с развязностью заядлого Дон-Жуана и отошел, подмигивая медсестрам. Он ударял за всеми женщинами заведения профессора Отто Дюпона. Он останавливал их, брал за подбородок и говорил бархатным голосом:

— Ах! Эти глаза! Эти глаза!.. Хотелось бы утонуть в них!..

Но в глубине души его любовь к Иоланде Венсан не угасала.

Эти двое людей, характеры которых никак не могли попасть в такт, страдали от того, что счастье им выпадало лишь случайно, будто ворованное, и лишь на короткое время. Их блаженство зависели от неумолимой игры профессора Отто Дюпона. Их радости и горе зависело от какого-то глупого укола в ягодицу, В редкие часы гармонии они плакали над хрупкостью их союза. Сидеть на скамейке, разговаривать, понимать друг друга и любить так, как они любили, и в то же время знать, что вскоре волей этого хулигана-профессора они вновь будут чужими людьми. Жить в постоянном страхе перед будущим. Бояться себя. Бояться самого дорогого для тебя в мире существа. Ссориться, ругаться, а потом прощать друг другу, удивляться, вновь обретать надежду. Эта смена чувств так их утомляла, что они просто теряли голову. Они больше не говорили: «Я тебя люблю», а говорили: «Как я тебя люблю сегодня!» Они больше не говорили: «Мы сделаем то-то, мы пойдем туда-то», а говорили: «Если ты не очень изменишься, мы сделаем это, пойдем туда». Их надежды и сомнения зависели от графика инъекций.

— С двадцать пятого я стану «женщиной легкомысленной, но любящей чужих детей».

— Ты думаешь, мы все же сможем найти общий язык?

Она смотрела на него с очаровательной печалью и нежно шептала:

— Боюсь, что нет, Альбер.

Тогда он бежал к Фостену Вантру и умолял отложить инъекцию или хотя бы привить Иоланде характер, который подходил бы к его характеру. Напрасные старания. Коллеги Альбера Пинселе сочувствовали несчастной паре. Все только и разговаривали, что о «влюбленных-хамелеонах», как их называл матрикул тринадцать. Окрыленный этой поддержкой, Альбер Пинселе попытался поднять испытателей на бунт против профессора Отто Дюпона. Но его не поддержали. Как и следовало ожидать, его войскам не хватало последовательности в мыслях.

Со своей стороны Иоланда попросила мамочку помочь ей.

— Хоть бы я еще любила его завтра! — сетовала она.

— Будущее в руках профессора, — ответила мамочка, качая головой.

К концу сентября влюбленные, доведенные до отчаяния, решили заявить Отто Дюпону об уходе. Они отправились к нему, изложили мотивы ухода и извинилась за то, что не могут остаться до истечения двухлетнего срока, предусмотренного контрактом. Отто Дюпон был великодушен: он не только не потребовал возмещения убытков, но даже пообещал выплачивать небольшую ренту в первые три года их супружества. Последняя инъекция вернула им их изначальные характеры. Они отнеслись к ней, как к священнодействию.

Через месяц они поженились и сняли двухкомнатную квартиру недалеко от Итальянских Ворот.

* * *

Первое время после свадьбы было безоблачным. Молодые супруги не могли привыкнуть к мысли, что они вместе. Засыпать и просыпаться рядом с тем же человеком! Выходить, зная, что по возвращении тебя встретит то же лицо, те же речи, что и завтра, и всегда, и что в размолвках будете виноваты не только вы сами!

— Мне кажется, что это сон! — мурлыкала Иоланда.

А Альбер целовал ей руки:

— Как чудесно надеяться, предвидеть! Ты помнишь, как были смешны твои причуды амазонки?

— Смешны? Но почему же! Напротив, это ты был смешон в роли дешевого Дон-Жуана!

И они смеялись над былыми горестями.

Однажды в воскресенье они решили сходить в гости к профессору Отто Дюпону. Вернулись они грустные и обеспокоенные.

— Ты видел, к флигелю испытателей пристроили еще одно крыло, со стороны женского отделения…

— Но и садик стал меньше.

— Да нет же, он просто нам казался больше.

* * *

Шло время, и Альбер Пинселе становился все задумчивее, все молчаливее и раздражительнее. Иоланда же совсем не выходила из дому и целыми днями сидела в кресле у окна, смотря на карусель автомобилей под дождем. Альбер вставал, подходил к ней, целовал в лоб и возвращался в свой угол, шаркая тапочками. Раздавался бой часов.