Рассказы - [45]

— Вы уверены, что такого же результата добьетесь и со мной, — спросил он у профессора.

— Абсолютно уверен. Мы немного приспособим сыворотку к вашему контексту, но вы можете рассчитывать на полное подобие.

— Великолепно! Великолепно! А скажите-ка, матрикул четырнадцать, вы никогда не сомневаетесь в правильности своего решения?

— Никогда! — ответил Альбер Пинселе.

— А если бы партийная дисциплина запрещала вам высказываться искренне?..

— Я бы все же высказался.

— Ай! Ай! Ай! Ну а если это чревато?..

— Я бы перешел в другую партию. Я бы, в конце концов, создал свою!

— Хорошо! Хорошо! А… если бы вы узнали, что жена вам неверна? Это только предположение.

— Я бы ее вышвырнул из дому.

— Хорошо! Знаете, здесь придется подправить, — вздохнул толстяк, поворачиваясь к Отто Дюпону.

— Как прикажете. Но учтите, что при применении вы всегда можете попросить о дополнительных изменениях.

Альбер Пинселе покинул сцену под ропот одобрения. Какая-то дама, сидящая в глубине зала, даже зааплодировала и закричала:

— Браво!

За кулисами несколько коллег его сдержанно поздравили:

— Вы понравились.

— Но не стоит так стараться.

— Заметьте, что этот характер значительно украшает. А что бы вы запели, если бы у вас был другой!

Альберу Пинселе стало противно от этой профессиональной зависти и комедиантства. Он вернулся в сад. Иоланда ждала его на старом месте. Но на этот раз она была одна.

— Наконец! Я нашел вас, — вскричал он. — Я хочу поговорить с вами после этого смешного сеанса. Люди завистливы и злы.

— Это из-за вашего успеха, — сказала она.

— Думаю, что так.

Она молитвенно сложила руки, и взгляд ее засветился преданностью и обожанием:

— Я горжусь вами. Расскажите, как все происходило.

Он сел рядом с ней и, рассказывая, следил за ее лицом. Она была красива той трогательной, очаровательно-уязвимой красотой, которая требует защиты. А Альберу Пинселе не терпелось защитить кого-нибудь. Он чувствовал себя более сильным, более стойким, трогательно заботливым рядом с этой беззащитной девушкой. Он был хозяином положения. Он положил руку на колено Иоланды. Она вздрогнула и опустила голову.

В последующие дни он сладостно боролся с мыслью о своей любви. И совсем не потому, что влюбленным быть неприятно. А потому, что он считал необходимым сначала разобраться в собственных чувствах. Вскоре он заметил, что все его сомнения разлетаются в прах при встрече с Иоландой. Он думал о ней, мечтал о ней, представлял себе сладостные, полные нежности сцены, которые больше истощали его, чем если бы она ласкала его на самом деле.

В воскресенье вечером, за несколько минут до отбоя он поцеловал ее в губы. Она не сопротивлялась, только тихонько застонала, как животное. Было уже так темно, что он с трудом различал ее лицо. Опьянев от счастья, он сориентировал свой поцелуй по слабому аромату ананаса, исходившему от душистого ротика, полураскрытого на уровне его рта.

На следующий день он встретил Иоланду только в пять часов вечера. Она решительно шла по аллейке, которую они избрали для свиданий. Он подошел к ней и взял ее за руку. Но она резко отстранилась и засмеялась.

— Что с вами? — спросил он.

— Со мной? Ничего.

Он внимательно пригляделся к ней. Что-то изменилось. Она смело встретила его взгляд. Она смотрела прямо, смеялась во весь рот, откровенно и нагло, что его удивило.

— Почему вы не пришли утром? — продолжал он.

— Я была на инъектировании.

Ужасное подозрение закралось в душу Альбера Пинселе.

— И… и… кто же вы теперь? — пробормотал он.

— «Женщина уравновешенная, умная, властная, деловая, любящая хорошо покушать». Профессор Отто Дюпон очень доволен.

Она, казалось, восхищалась этим характером, как новым платьем. Альбер Пинселе в отчаянии опустился на скамейку.

— Что? Что? — простонал он. — Возможно ли, чтобы это очаровательное создание, нежное, тонкое, мечтательное…

— Можете с ним проститься.

— Значит, я могу проститься с моей любовью!

— Ну а это совсем другое дело. Прежде всего, вы тот тип мужчины, который мне нравится. Я только прошу вас отрастить усы и короче подстричь ногти!

— Иоланда, Иоланда, возможно ли это?

— В этом заведении все возможно, дорогой мой. У вас нет сигары? Я их обожаю. Ах! Да, на чем это я остановилась? Садитесь рядом со мной. И не нужно сидеть с таким трагическим видом! Дайте, я вас поцелую.

Она наклонилась к нему и поцеловала в губы умелым и длинным поцелуем опытной женщины.

— Уф! Как хорошо! — продолжала она.

В душе Альбера Пинселе нарастал гнев. Он сердился на Иоланду за это ужасное превращение, будто она действительно была в нем повинна. Он презирал ее за то, что она довольна собой.

— Вы… вы мужеподобны! — процедил он сквозь зубы. — Но не забывайте одного: я здесь командую. Я вас сломлю, заставлю измениться.

Она глупо захохотала.

— Замолчите! — прикрикнул он.

И занес руку для пощечины. Но не успел ее опустить, так как сам получил пощечину.

— Потише, дружок, — заявила девица.

И она удалилась, громко и фальшиво насвистывая ковбойскую песню.

Альбер Пинселе тяжело переживал это происшествие. Он плакал о несбывшейся любви, проклинал профессора Отто Дюпона и поклялся завтра же утром сбежать из клиники. Но, сам не зная почему, остался. Больше того, он искал встречи с Иоландой, когда она вышла из женского отделения и прогуливалась вдоль решетки, покуривая сигару. При виде ее его охватила сладостная истома. Он должен был признаться, что и в этом обличье он ее любил. За этой угнетавшей его наружностью амазонки скрывалась близкая натура, за этим печалившим его непроницаемым лицом — загадочная и нежная душа, очарования которой он еще не забыл. Инъекции профессора Отто Дюпона меняли оболочку, но не скрытые глубины души, а источники тепла, жизни, любви оставались без изменений. Альбер Пинселе храбро помирился с Иоландой, смирился с ее причудами и с терпением мученика слушал ее болтовню. Он смотрел как бы сквозь нее. Он постарался ей объяснить. Она ничего не поняла и сказала, что он мудрствует.