Рассказы - [24]

КОЛДОВСТВО

История эта приключилась со мной еще в армейские годы. Поезд, в котором я возвращался из увольнения, остановился на каком-то мрачном полустанке, снаружи слышался скрежет тележек.

Раздался свисток, дверь вагона распахнулась, и в купе ввалились два солдата. Одеты они были в толстые грубые шинели, на голове у каждого была пилотка пехотинца. Увешанные внушительными вещмешками, наспех перевязанными пакетами, помятыми флягами, они на мгновение застыли, щурясь от желтого света лампы. Заметив мое присутствие, один из них небрежно махнул рукой возле уха и для проформы буркнул что-то вроде «спадин летнан». Второй же с размаху бросил свою ношу, и битком набитые вещмешки с грохотом рухнули на полку. Дремавший в углу какой-то почтенного возраста господин от неожиданности подскочил.

— Извините, — проворчал солдат.

Пока наши новые попутчики расстегивали пояса и снимали шинели, я успел рассмотреть их получше.

Один — толстощекий, румяный, поросший сивой щетиной здоровяк, другой — маленький, с зеленоватым цветом лица горемыка. Обмотанный вокруг шеи шерстяной защитного цвета шарф доходил ему до самого подбородка.

Усевшись рядом, положив руки на колени, уперев взгляд в оконное стекло, они, казалось, чего-то ждали. Коротким рывком поезд тронулся. Пробиваясь сквозь задернутые шторы, за окном поплыли огоньки.

— Наконец-то! — проворчал тщедушный доходяга и размотал свой шарф.

Здоровяк же удовлетворенно засопел, бросил беглый взгляд на пассажира в штатском и произнес:

— Мы должны вам объяснить, господин лейтенант. Конечно же, мы не имеем права ехать первым классом. Оно так и должно быть. Если все будут лезть в первый, зачем тогда нужен второй.

— Конечно, — сказал я, сдерживая улыбку.

— Но мы — это не тот случай. К тому, кто возвращается из увольнения, должно быть особое отношение. Он вкусил сладкой жизни. Он доставил кому-то радость. Ему надо оказывать всяческие почести заранее.

— Вы из увольнения?

— Еще бы! Уж мы погуляли! И клянусь, что я не терял времени даром со здешними кошечками!

Он рассмеялся:

— Ну, братцы! Наши-то девчонки меня знают. Знают, что у меня нет перерывов на обед.

Не то, что с их неполноценными дружками…

На что худосочный коротышка огрызнулся:

— Ты заткнешься? А то еще и поверят. А вы, господин лейтенант, вы что, тоже, наверное, из увольнения?

— Да.

— Какая досада.

Он сплюнул на пол.

— Меня зовут Солейхавуп, — представился здоровяк. — А его Планш. Мы из одной роты. Только он, бедняга, все время хандрит, а я, я ничего!.. — Он улыбнулся мне во весь рот, полный гнилых зубов, и повторил: — Я ничего. Никто не умеет так приспособиться, как я.

Сказав это, Солейхавуп замолчал и закурил трубку с засаленной головкой. Старик заерзал на месте.

— Не будете ли вы так любезны погасить свет? — сказал он.

— Сейчас, только глотну разок, — властно возразил Солейхавуп. И, запрокинув голову, держа флягу обеими руками, направил струйку прямо себе в глотку. Напившись, он стер с губ фиолетовые капельки вина и передал флягу товарищу.

— Вы не важничаете, — обратился Солейхавуп ко мне, — и это приятно. Меня лично тошнит от тех, кто важничает. У нас в полку есть капитан, так вот он здоровается раньше, чем ты успеешь отдать ему честь. Вот это, я понимаю, по-людски!

— Свет, ради Бога, — взмолился старик.

— Сейчас, — резко ответил Солейхавуп, по-видимому слегка захмелев. — Бог для того и создал электричество, чтобы люди им пользовались. Я вот вам сейчас покажу одну штуковину, господин лейтенант.

Он извлек из карманов целый ворох платков, шнурков, перочинных ножей, старых писем, посыпанных табаком, разложил все это на полке и медленно стал разбирать своими толстыми неуклюжими пальцами эти сокровища. Затем он протянул мне какую-то медную шайбу с выдавленными на ней кабалистическими знаками.

— Что это?

— Это талисман, он приносит счастье. Когда он со мной, у меня все в порядке. Как-то раз я его забыл, и адъютант Муат обвел меня вокруг пальца.

— Так вот кто отвинтил все гайки, — вставил Планш.

— Тебя не спрашивают, — огрызнулся Солейхавуп. — Этот коротышка всю жизнь прожил со своими стариками и думает, что все такие же забитые, как и он. А вы, если хотите, можете поспрашивать у местных, что они обо мне думают, И вам ответят: «Солейхавуп прослыл сорвиголовой. И если он вышел целым и невредимым из всех передряг, так только благодаря вот этой самой шайбе». Вам скажут именно так, и это будет правдой! Взять хотя бы историю с фермой Рустуфля.

— Что еще за ферма? — спросил я.

— Да вы ее не можете знать. Для этого надо быть местным.

— Все, сейчас он начнет рассказывать свою историю, — удрученно сказал Планш.

— И расскажу, если захочу! И не тебе, а господину лейтенанту и вот этому штатскому.

Старичок снова забеспокоился и робко напомнил:

— Вы могли бы погасить свет. Рассказывать можно и в темноте.

— Ладно, — сдался Солейхавуп, — к тому же мой рассказ лучше слушать в темноте. Но сначала я хотел бы попросить вас об одной услуге, господин лейтенант. Вы делаете пересадку в Шалоне?

— Да.

— Мы тоже. Но только мы, по-видимому, не сможем влезть в поезд для рядового состава, а вы, как офицер, имеете право ехать в вагоне для гражданских, где полки мягкие, как перина. Так вот мы бы хотели пристроиться к вам и проскочить в первый класс. Никто не осмелится и слова сказать, все подумают, что мы ваши денщики.