Рассказы - [9]

“Хорошее нынче время, а будет еще лучше, — мечтала Манька. — За сиротство и долгие мытарства воздастся наконец мне сполна. Надоело, конечно, в коммуналке валандаться, но Сергей Палыч говорит — терпи, Маня, я и терплю. Потом поженимся и заживем, как два голубка. Может, Раиса Ивановна не через пять лет, а быстрей помрет, вот уж точно, был бы дорогой подарочек!”

Днем подобные мысли в голову Маньке не приходили, а если приходили, она смущалась и про себя просила у бывшей хозяйки прощения. Не за то, что могло бы быть, а за то, что уже есть. Мамка за такое точно бы шею намылила Но мамки нет, деревенских соседей тоже, да и самого Господа никто давненько не видел, ни добра от него за добро, ни зла за зло. Потому Манька — сама себе хозяйка, как умеет, так и думает.

Стала она ждать спокойно, но время шло, а Раиса Ивановна все не помирала, даже хуже ей не становилось. Сначала обиняками, а после уже не стесняясь друг друга, Греков с любовницей обсуждали несправедливость подобного развития событий.

— Что ж теперь делать, не убивать же ее, — по-черному шутил Греков.

Ему самому жена, кротости которой хватило на месяц, надоела хуже горькой редьки. Но он не только приспособился не реагировать на вечные претензии и упреки, а втянулся в двойную жизнь и даже, как хороший актер, испытывал потребность в лицедействе. Конечно, с возрастом Греков стал более чувствителен к комфорту и жалел, что не купил в свое время Маньке квартиру. Но теперь уж точно смысла нет, ждать осталось наверняка недолго.

6

Грекова на службе считали двужильным. За все трудовые годы лишь один раз больничный брал, когда ногу сломал, прыгая с парашютом. Работал всегда радостно, с удовольствием, но в последнее время сделался непривычно хмур, замкнут, по пустякам срывался на крик.

Развал военно-промышленного комплекса прямо затронул область деятельности, которая для Грекова была любовью всей жизни. Додумались: оставить армию без новых самолетов, без ракет! Этого он понять не мог. Сначала Россию перестали бояться, потом с нею считаться, а теперь и уважать. Зарвавшиеся политики подыграли истории, дожидавшейся своего часа. Империя рассыпалась и погребла под обломками народ вместе с зазевавшимися реформаторами, в выигрыше остались только ловкачи.

Превращение великой державы в страну третьего мира стало для Грекова личной трагедией. Он плохо спал ночами, даже Манькины ласки не всегда отвлекали. Хорошо хоть здоровье не подводило, и он по-прежнему вкалывал за троих, пока еще был востребован. Поэтому и в тот роковой день никто из сослуживцев ничего не заподозрил, хотя шеф порой говорил загадками.

Утром несколько раз вызывал секретаршу, спрашивал, какое сегодня число и вернулся ли из отпуска его зам. Секретарша делала круглые глаза, так как зам на работу вышел еще две недели назад, но отвечала по уставу, мало ли какие у начальства могут быть причуды. Службой она рисковать не хотела, особенно теперь, когда сокращение следовало за сокращением и касалось не паркетных шаркунов, а сотрудников научных отделов. Вот и сидела в приемной до десяти вечера, не смея отпроситься домой. Ночная уборщица тоже дорожила хлебным местом, поэтому, подхватив пылесос, смело зашла в кабинет начальника и увидела его на полу, без сознания.

Раиса Ивановна, привыкшая преувеличивать собственные недомогания, приехала в госпиталь, не веря в серьезность случившегося. В конце концов, инсульты бывают разные.

Больной лежал в отдельной палате, высоко поднятый на подушках, пузырь со льдом, похожий на залихватски сдвинутый на бок берет, придавал Грекову нелепый вид. Лицо отекло, на обращения он не реагировал. Заведующий отделением, как врач врачу, сказал Раисе Ивановне, что надежды нет, вопрос только во времени, и она, потрясенная, уехала домой.

Любовнице о несчастье сообщил Яблоков. Манька хватила воздух открытым ртом, на всю глубину легких, и никак не могла вытолкнуть его обратно. В отличие от жены Грекова, она поверила сразу, потому что, как ни была счастлива, ее никогда не отпускало почти физическое ощущение непрочности жизни. Идущая по пятам судьба уже дышала ей в затылок.

В девять утра в отделе кадров госпиталя Манька заполнила личный листок по учету, автобиографию уместила в три предложения — на большее событий не хватило, фотки обещала поднести. До грязной работы с ничтожной оплатой охотников мало, и Маньку тотчас зачислили нянечкой, по ее просьбе — ночной, чтобы не столкнуться ненароком с Раисой Ивановной. Почти три недели Манька, закончив мытье полов и сортиров, надевала чистый халат и шла в реанимацию. Дежурная медсестра вместо приветствия печально качала головой.

Греков лежал неподвижно, в одной и той же позе, на спине. Присев рядом на круглый металлический табурет в белом чехольчике, Манька рассказывала ему обо всех событиях дня, вспоминала вслух разные веселые истории из того счастливого времени, когда они жили вместе. Манька была убеждена, что он ее слышит, потому что глазные яблоки больного плавно двигались под закрытыми веками.

В последний день Маньку поразила стеклянная бледность любимого лица, и она услышала стук собственного сердца. Прикоснулась губами к влажному лбу, а Греков словно только того и ждал, рука его дрогнула, что-то поискала на одеяле и застыла.