Рассказы - [9]

Она выручила его, когда ему дали условный срок только за то, что он выпил в кабаке две кружки пива. Зашел неизвестный тип, прикинулся пьяным, два раза заплатил Соботнику за выпивку. Соботник испугался, что какой-нибудь прохвост обчистит его захмелевшего приятеля, поэтому согласился взять у него на хранение часы и положил себе в карман. Потом они выпили еще, и тут, конечно, подонок начал голосить, что у него украли часы.

— Лишний раз понимаешь: не делай людям добра, если не хочешь вляпаться сам, — сказал он Глэдис в тот раз. — Делать людям добро — это моя слабость.

Она оберегала его от неприятностей до конца условного срока. Как-то вечером он поскользнулся, и статья на этот раз выходила серьезная. Тротуар был скользкий, как паркет в танцзале, любой мог упасть. И, падая, разбить локтем витрину. В темноте такое с каждым может случиться. Витрину ювелирного магазина. Но попробуй что-нибудь объяснить полицейским!

Она добилась замены статьи на другую: «Нарушение общественного порядка в состоянии алкогольного опьянения», он получил еще два года условно. За эти два года полиция задержала его один-единственный раз, когда он срезал путь, чтобы положить цветок на могилу матери. Он шел дворами в цветочную лавку, никого не трогал, около трех часов ночи, когда его остановила полиция. Соботник затруднился объяснить, какое отношение цветочная лавка имеет к ванне, которую он тащил на плечах, потому что — этого он не стал отрицать — нести одновременно букетик фиалок было бы несподручно. Но оказалось, что ванну кто-то бросил на дороге, а он, будучи добропорядочным гражданином, просто исполнил свой долг и убрал ее с дороги, ведь впотьмах на нее могла налететь и сломать себе ногу лошадь какого-нибудь молочника. У водопроводчика пропало кое-что еще, по мелочи, например, электрический фонарик и ломик, но он забрал заявление, когда этим занялась Глэдис, и суд квалифицировал дело как «Умышленное нанесение вреда чужому имуществу».

Соботник отсидел девяносто дней, а когда вышел, они с Глэдис объявили помолвку в местном танцзале. Пили много, и в какой-то момент Глэдис потеряла его из виду. Она даже не знала, что он ушел, пока не увидела в дверях полицейского. Соботника взяли на станции Расин-стрит, в двух кварталах от танцзала, и кое-кто из нас отправился туда вместе с Глэдис.

Ну, ясное дело, в отделении он угрожал подать иск на сто тысяч долларов к компании «Роял кэб» и ее водителю, написавшему заявление. Как Руди объяснил Глэдис, вся его вина состояла в том, что он нажал на клаксон, вызывая отлучившегося водителя такси, потому что собирался куда-то ехать. Но водитель утверждал, что Руди сидел в машине, за рулем, а на клаксон нажал случайно.

Ему собирались предъявить обвинение во взломе автомобиля, но он отделался «мелким правонарушением». Глэдис сказала судье, что утром в это воскресенье у них свадьба. До вечера субботы Руди ни разу не поскользнулся.

Это случилось в универмаге Голда, в присутствии толпы.

Еще в юные годы, когда носил короткие штанишки, Соботник приворовывал в галереях Голда. Он знал, что единственное оружие во всем универмаге — допотопный револьвер — принадлежит старому лифтеру грузового лифта. Этот лифтер, старше самого Голда, только и делает, что дремлет, привалившись к двери лифта. У него тут что-то вроде пенсии.

Соботник решил, что он может забрать у старика пистолет, не опасаясь за свою жизнь. Остальное, по его расчетам, было проще простого. Он начал обдумывать свою идею в кабаке по соседству с «Голдом», и чем ближе к вечеру, тем больше она ему нравилась. Он не понимал, почему не додумался до этого раньше.

Но когда он выбрался из питейного заведения и увидел, что в «Голде» уже зажглись огни, а длинная улица погружается в сумерки, то мигом протрезвел и быстро вернулся в бар, не успев даже понять, что именно его напугало: огни или темнота. Он снова хорошенько надрался, в кредит, за счет Глэдис. Был уже девятый час вечера, когда кредит иссяк и он смутно понял, что слишком долго обдумывает свою идею. Сейчас он должен ее воплотить, пьяный или трезвый. Соботник никогда столько не выпивал, но никогда не чувствовал себя таким трезвым.

— Она у меня узнает, и все остальные тоже! — пообещал он себе.

И ринулся в магазин, уже не обращая внимания на яркие огни.

Он шел по центральному проходу мимо чулочной галантереи и отдела скобяных товаров к грузовому лифту, где бездельничал местный охранник. Соботник с силой ткнул его пальцем в поясницу.

— В лифт, легавый! — он отнял у старика револьвер, впихнул его в лифт и гаркнул:

— В подвал! Быстро!

Очки у него запотели, но он слышал, как хлопнула дверь лифта и заскрипели тросы, унося кабину вниз. Десятка полтора покупателей плавно, как в замедленной съемке, обернулись в его сторону. Какой-то комок между зубами мешал ему дышать — он сообразил, что это носовой платок, но не помнил, когда его туда засунул. Соботник увидел себя со стороны: тщедушный очкарик с землистым цветом лица, в зеленом галстуке, с грязным носовым платком в зубах, размахивает здоровенным револьвером; он выплюнул платок и услышал собственный голос, разнесшийся по торговым галереям. Подобно бесконечному эху, подхваченному лопастями потолочных вентиляторов.