Рассказы - [7]

— Тогда, может, разберешься, почему самолеты летают, — сказали ему.

Джино неправдоподобно быстро освоил штурвал. Сначала он не ладил даже с собственным обмундированием, но со временем начал им тайно гордиться. Несмотря на все попытки, ему так и не удалось отдавать честь всерьез, и всякий раз казалось, что он просто «показывает нос». И всегда он был настороже, ощетинивался на воображаемые оскорбления и принимал безобидную шутку за открытый вызов, требующий открытой и бескомпромиссной реакции. Отсидка на гауптвахте еще больше испортила его характер и окончательно убедила в том, что даже здесь ему заказано все, кроме ближайшей «губы».

Раньше Джино принадлежал только очередной машине, за рулем которой оказался, а еще Дженни, здесь же он полностью посвятил себя первому же доверенному самолету, и по секрету назвал его Дженни. Он научился избегать неприятностей, целыми днями копаясь в двигателе, а ночами — сидя за штурвалом, и сторонился своих сослуживцев так же тщательно, как они еще раньше начали сторониться его. Джино считали лишенным чувства юмора недомерком, таким злобным, что с ним лучше не связываться. Однажды ему стало так одиноко, что он даже сел писать письмо Дженни, но от одного усилия ему стало легче, и письмо так и осталось недописанным.

— А ведь ты лучший механик во всей части, — нехотя, просто констатируя факт, сказал пилот его самолета. — Если бы ты так летал, как готовишь самолет, через месяц получил бы звание.

Джино хмыкнул. Тоже мне! Вещает, как оракул. Не знает, что имеет дело с Джино? Лучшим водителем во всем Ближнем Норд-Вест-Сайде?

— Ты зол на весь мир, — продолжал пилот. — Возможно, у тебя есть причина. Но если проглотишь свои обиды, научишься летать гораздо быстрее. И гораздо лучше.

Джино оглядел его с ног до головы.

— Когда я соберусь летать, то полечу, — сказал он пилоту. — Когда соберусь, просто сяду за штурвал. На звания мне плевать. И на вас тоже.

Это была самая длинная речь, которую слышали от него на аэродроме. В казарме над ней шутили целую неделю.

Возможно, у Джино был шанс со временем смягчиться. Но прежде, чем шанс смог воплотиться в жизнь, пришло письмо от Дженни.

Джино,

знаю, ты не будешь меня осуждать за то, что я сейчас скажу, просто мне пришла пора искать надежной жизни, даже если тебе надежная жизнь не по душе. Знаешь пословицу? «Реже видишь — больше любишь кого-нибудь другого». Короче, в воскресенье утром на Иоанов день я вышла замуж. Ты его не знаешь, но уверена, он бы тебе тоже понравился. Его однажды задержали, когда он ехал на повозке без фонарей. Оставайся таким же милым.

— Уверен, он бы мне тоже понравился, — мрачно подумал Джино и тщательно разорвал письмо.

— Бывает, человек здесь как-то себя находит, — туманно философствовал пилот перед своим бомбардиром, но имен не называл. — Бывает, человека скрутило изнутри, он оторвется с этим от земли, глядишь — и распрямился немного.

Джино распрямился, на свой манер, когда совершал ночную разведку над Алеутскими островами, через неделю после падения Бизерты. Он возвращался на базу в одноместном самолете, когда зарево в небе подсказало ему, что впереди по курсу его ждет не только солнечный рассвет. Чтобы замаскироваться, он нырнул в это зарево и увидел большой крейсер с восходящим солнцем на корме, удирающий в море от длинной линии горящих сооружений на берегу. Джино повернул за крейсером в открытое море, наслаждаясь ощущением, что на этот раз он охотник, а не дичь.

На своем самолетишке Джино был бессилен что-либо предпринять, он мог только передавать на базу курс крейсера, пока не подоспеет парочка крупных ребят. Он держался за пределами досягаемости зениток, между восходящим солнцем и морем, воображая, что прижимает крейсер к обочине так же, как жизнь и дорожный патруль часто прижимали его.

Зенитная батарея крейсера пришла в боевую готовность, когда он только появился за кормой — не успел еще стихнуть топот бегущих по железным трапам ног. Перепрыгивая с облачка на облачко, Джино потешался над тем, что серьезные орудия, заряженные внизу, заряжены ради такой персоны, как мелкий воришка с Вест-Чикаго-авеню. Он порхал по бездонному аляскинскому небу, прыгал по облакам параллельно курсу крейсера, то вперед, к леденяще-зеленому горизонту, то назад, к утреннему солнцу. Зенитные расчеты успели скульптурно окаменеть возле своих орудий, проклиная тупого янки, который даже не соображает, что не сможет весь день болтаться в небе, как воздушный змей.

Все леденяще-зеленое утро воздушный змей продержался в небе, вызывая подмогу, которая так и не пришла. Потом продолжал летать в зеленых аляскинских сумерках. Когда на море опустился туман, а крейсер стал размытым серым пятном посреди бескрайней серой пустыни, Джино подключил запасной бак, сбавил высоту и начал преследовать крейсер, ориентируясь по волне за кормой, не желая дать ему уйти, не желая возвращаться на базу.

Ставка была велика, и Джино не хотел от нее отказаться. Он всегда играл по-крупному, и эта игра стала для него самой крупной. Он верил в свою удачу, в свой штурвал, верил в того, в кого никто никогда не верил, — в себя.