Рассказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика санктпетербургского ополчения - [4]
Барабанный бой и голос Капитана разбудили меня на рассвете. Я вскочил и к изумлению своему почувствовал, что от вчерашней моей усталости не осталось во мне ни малейшего следа. Сила и бодрость опять возвратились. Одна лень потягивала мои руки и растворяла настежь мой рот, — но холодная вода вскоре прогнала и это, — и я по-прежнему пустился в поход. — Только пользуясь вчерашним уроком, я никогда уже более не уходил вперед, а смиренно следовал при своем взводе, досыпая на ходьбе до первого привала те часы, которые похищаемы были у меня ранним вставаньем. Не подумайте Господа читатели, что фраза: досыпая на ходьбе какая-нибудь риторическая фигура, или острота. Нет клянусь вам, что после сильного перехода, когда не успеешь хорошенько выспаться, встанешь рано, освежишься кое-как, чтобы выступить в поход, — то после, идучи в рядах своего взвода, поминутно засыпаешь на ходьбе, видишь сны, спотыкаешься, просыпаешься и вновь погружаешься в сон. — Спросите у Армейских Фронтовых офицеров. Это со многими бывало.
Вторая дневка была в Луге. — Примечательного ничего не случилось. Но зато третья очень памятна. — Это было у Феофиловой пустыни. Тут мы в первый раз услыхали о взятии Французами Москвы!! Напрасно стал бы я стараться передать читателю то ужасное впечатление, которое произвело над нами это известие. Чувство это невыразимо. — Совершенное уныние овладело нами. С каким-то грустным равнодушием, с какою-то безмолвною тоскою смотрели мы теперь на будущее. Нам казалось, что все уже погибло, что война не имеет уже другой цели, кроме последнего, отчаянного усилия умирающего, кроме конечного истребления остальных Русских. До этих пор мы мечтали о славных подвигах теперь вся перспектива нашего воображения ограничивалась смертью. — Окончились шумные наши беседы на ночлегах; молча сходились мы теперь друг с другом, молча пожимали друг у друга руки и покачав головами, молча отирали навернувшуюся на глазах слезу. Более всего боялись мы унизительного мира; смерть казалась нам гораздо предпочтительнее.
С этими-то тягостными чувствами продолжали мы поход. До Великих Лук ничего примечательного с нами не случилось. — Тут приказано было остаться на два дня, побывать всем в бане, исправить всю амуницию и приготовиться на долгую, бивачную жизнь. Тут в первый раз услыхали мы о Французских мародерах, от которых в Ильинскую пятницу почти весь город бежал. Тут нашли мы в жителях самый радушный, самый бескорыстный прием. Ни за что не хотели с нас денег брать. Мне нужно было купить несколько Фунтов сахару. — Купец отвесил и очень огорчился, когда я спросил: сколько ему следует? «Да за что ж, братец, я даром-то возьму у тебя?» — «За то, что вы наши защитники, наши спасите ли!» — «Да ведь если все твои защитники придут брать у тебя товар без денег, так у тебя ничего не останется.» — «Да ведь я, батюшка, не один в городе; нас много, — и мы до вашего прихода положили между собою не брать с вас ни за что денег. На мое счастье вы пожаловали — и я рад служить такою малостью вашему благородию!» — Я взял и поспешил домой, чтоб рассказать всем об этом патриотической бескорыстии целого города но мое известие было уже не новость. Многие прежде меня испытали то же, — и к чести всего ополчения должно сказать, что никто в эти два дни не просил себе ничего в запас, а довольствовался радушным угощением жителей. -26-го Сентября выступили мы из этого походного Эльдорадо, чтоб долго, долго не лежать на постели, не спать под крышею, не сидеть за столом, не раздеваться, не есть и не пить вдоволь. — До сих пор после каждого перехода привыкли мы к вечеру у каждой деревни встречать наших квартиргеров. В этот день нашли мы их на обширном поле, с одной стороны омываемом озером, а с другой увенчанным густым лесом. «Где ж наш ночлег? спрашивали мы на перерыве у квартиргеров.» — «А вот где, отвечали они, и указывали на поле, утыканное колышками, — Эти колышки — была разграниченная межа между ночлегами разных дружин — Только что разместили всю колонну, отрядили тотчас по взводу в лес, — и пошла стукотня, треск, и ломка. Запылали костры, повесили котлы, начали вынимать провизию — и, благодаря Русскому досужству, чрез час несколько сот плетеных шалашей красовались уже на пустынном поле, — а чрез час потом и весь лагерь спал Русским, богатырским сном. — Иные спали правда беспокойно, часто просыпались и выползали из шалашей, чтобы погреться у костров, поддерживаемых часовыми — что ж до меня касается то молодость и вовсе не Сибаритская дотоле жизнь, усыпила меня наилучшим образом без просыпа до утра. Неугомонный барабан поднял нас на рассвете. Мы вскочили, побежали к озеру помыться, перекреститься, затянули ранцы — и по вторичному барабану пустились далее. На другой день — такой же ночлег — на третий судьба нас еще раз побаловала. Первый Литовский город Невель принял нас под свои крыши для ночлега и дневки. Но какую жестокую разницу нашли мы в чувствах и приеме жителей! Правда и здесь не требовали с нас денег; да зато ничего и не давали. Обыватели косились на нас и спрятали провизии свои в подвалы; купцы заперли лавки одни космополиты — Евреи бегали вокруг нас, уверяли каждого в неизменной своей преданности к России и выманивали у нас последние деньги.
«…Из русских прозаиков именно Р. М. Зотов, доблестно сражавшийся в Отечественную войну, посвятил войнам России с наполеоновской Францией наибольшее число произведений. …Hоман «Два брата, или Москва в 1812 году», пользовался широкой и устойчивой популярностью и выдержал пять изданий…».
«…Феодор Алексеевич скончался, и в скором времени на Русском горизонте стали накопляться грозные тучи. Царевичи Иоанн и Петр были малолетние и Правительницею была назначена вдова Царица Наталья Кирилловна, но по проискам дочери её властолюбивой Софии это не состоялось. Она сама захватила в свои руки бразды правления и, несмотря на то, что по завещанию Феодора Алексеевича престол всероссийский принадлежал Петру, помимо старшего брата его Иоанна, слабого здоровьем, она настояла, чтобы на престол вступил Иоанн.
«…Каждый гражданинъ, любящій свое отечество, привязанъ и долженъ быть привязанъ къ произведеніямъ и успѣхамъ Литературы своей наше, но вмѣстѣ съ тѣмъ каждый благоразумный человѣкъ долженъ уважать Геній другихъ народовъ…».
«1812 год! Какое волшебное слово! Какие великие воспоминания! 24 года прошли с незабвенной той эпохи, а исполинские события все еще представляются воображению нашему как сон вчерашней ночи, который все еще мечтается нам со всей силою, которого мельчайшие подробности мы стараемся припомнить себе и, отыскав в нашей памяти, с наслаждением спешим рассказать нашему семейству, нашим знакомым…».
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
Автобиографическое издание «С гитарой по жизни» повествует об одном из тех, кого сейчас называют «детьми войны». Им пришлось жить как раз в то время, о котором кто-то сказал: «Не дай Бог жить в эпоху перемен». Людям этого поколения судьба послала и отечественную войну, и «окончательно построенный социализм», а затем его крушение вместе со страной, которая вела к «светлому будущему». Несмотря на все испытания, автор сохранил любовь к музыке и свое страстное увлечение классической гитарой.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Сборник воспоминаний детей с Поволжья, курсантов-рабочих и красноармейцев, переживших голод 1921–1922 годов.
В книге академика В. А. Казначеева, проработавшего четверть века бок о бок с М. С. Горбачёвым, анализируются причины и последствия разложения ряда руководителей нашей страны.