Рассказы о Маплах - [55]

Проживая в довольстве в роли миссис Вандерхейвен, она набрала вес — с Энди она, очевидно, не испытывала такого стресса, как в первом браке, — и предстала перед ним в желтом платье без пояса, с цветочками, старомодном, словно из шестидесятых. Ее лицо было шире, чем он его помнил, раскрасневшимся от важности события — как-никак она становилась бабушкой — и от тропического больничного тепла.

— Мы не знали, приедешь ты или нет, — сообщила она.

— Я же сказал, что приеду, — слабо возразил Ричард.

— Мы не знали, отпустит ли тебя Рут.

— Как она могла меня остановить? Она одобрила мою поездку и напутствовала словами: «Поцелуй их всех за меня».

Джоан покосилась на него, неуверенная, как часто бывало, в степени его ироничности. За годы, прошедшие после развода, она лишилась ресниц, волосы над широким лбом поседели.

— Час назад ей отвели воды, — стала она рассказывать, — и теперь мы сидим и ждем схваток. Джуди держится молодцом, хотя ей, конечно, страшновато.

Последнее относилось и к самой Джоан; при нем она робела. Их телефонные переговоры, долго продолжавшиеся, несмотря на вторичный брак обоих, по причине общих детей, в последние годы сходили на нет, и теперь они по несколько месяцев не слышали голос друг друга; он не знал, когда ему было с ней так же неуютно, как сейчас, в этой перегретой комнате ожидания, среди рядов разноцветных пластмассовых кресел, под крики из телевизора, вознесшегося к самому потолку. Дело было в воскресенье Суперкубка, и комментаторы совершенно распоясались; крайняя степень возбуждения считалась необходимой даже для женщин, ведущих новости. Джоан неуклюже наклонялась, заглядывая ему в лицо и подпирая руками бока; потом, не иначе как подчинившись боли в спине, она плюхнулась в пластмассовое кресло с ним рядом. Его кресло было грязно-кремовым, ее обшарпанно-оранжевым. Эти кресла отливали для людей более скромных габаритов, и Ричарду с Джоан пришлось отъехать друг от друга во избежание соприкосновения.

— Испугаешься тут! — сказал он. — А кстати, кто такие «мы»? — Он снял пальто, но остался в толстой спортивной куртке, чувствовал исходивший от нее жар и ощущал неудобство.

Но Джоан быстро приспосабливалась к любой обстановке.

— Пол, сестра Пола — она, как ты знаешь, медсестра, но в другой больнице. Ее все равно пустили вместе с нами, с Энди и со мной, в предродовую палату. А также, естественно, Джуди с маленьким неизвестным.

— Целая толпа! Как там Пол?

Зять, блондин с начавшими выпадать спереди волосами, на затылке собирал их в хвост и вообще всегда казался Ричарду наглым дылдой, специально добавившим себе несколько дюймов роста, чтобы свысока насмехаться над окружающими. Ричард так и оставался бы в неведении, что значит слово «худосочный» применительно к людям, если бы не Пол Высоцки. Худосочный человек стал для него синонимом переросшего и иссохшего сорняка, который остается вырвать и выкинуть. К его удивлению, брак Пола и Джудит тянулся уже пять лет.

— Чудесно! — Джоан встала на защиту зятя. — С Джуди он сама нежность, на него можно положиться. Он не пропустил ни одного урока для будущих родителей и теперь дышит вместе с ней. Он принес книжку ее любимых стихов, Э. Э. Каммингса, чтобы почитать ей вслух, если ей надо будет отвлечься.

— Каммингса — вслух? У него же одни дыры вместо слов и целых предложений![23]

— Мы с тобой слушали его самого, помнишь? На Нортоновских чтениях.

Каммингс был маленьким лысым человечком в смокинге, с безупречными манерами. С напоминающей пещеру сцены гарвардского театра «Сандерс» он читал ровным высоким голосом все: Вордсворта, Данте, собственную прозу и стихи. Ричард и Джоан, невзирая на зимний холод, отстояли в очереди, чтобы попасть в псевдоготический театр, полный шепота и горячего, жаркого студенческого воодушевления. На какое-то мгновение он и пожилая полная женщина рядом с ним превратились в потрепанный бинокль, направленный на вдохновенного светящегося гомункулуса, явившегося из прозрачных глубин утраченного времени. Только им двоим он звонко читал сейчас «Откровение бессмертия» Вордсворта, строфу за строфой; студенческая аудитория вокруг них, нагромождение одежды без голов, уже возмущенно гудела — ну и пусть!

Джоан ушла, пообещав вернуться. Она не пригласила его присоединиться к сборищу вокруг Джудит, да ему туда и не хотелось. Он поехал на лифте вниз, в кафетерий, выпить кофе с лимонным кексом. В больничных кафетериях он всегда забывал о диете. Не станут же там кормить чем-то вредным! Он позвонил из телефона-автомата Рут (звонок за счет абонента).

— Я на месте, дорогая. Пока что ничего особенного не происходит.

Ему нравилось звонить жене, потому что по телефону ее голос звучал хрипловато, на его вкус красиво, чего он не улавливал, находясь с ней с глазу на глаз; в трубке он слышал молодой голос, голос их связи в молодости — таинственный, настойчивый, влажный. Но говорила она решительно:

— Конечно, ничего. Кто говорил, что что-то произойдет? Ты можешь там застрять на несколько дней. Где ты остановился?

Ричард улыбнулся: она всегда об этом спрашивала, как будто пребывание в любом отеле или мотеле без нее было сродни неверности.