Рассказы о Данилке - [29]
Данилка прирос к стулу, перестал дышать: кому-то удалось открыть ставню в палисаднике и залезть в дом.
Данилка сидел, влипнув спиной в угол между столом и стеной, и, чувствуя, как по коже продирает мороз, прислушивался. Была единственная надежда, что ТОТ КТО-ТО не сможет сдвинуть с места тяжеленный, набитый книгами шкаф, которым подперта дверь, ведущая из горницы в третью пустую комнату. Шкаф теперь был защитой. Данилка напряг слух: не скрипит ли шкаф, не отодвигают ли его? Ведь ИХ могло быть двое, трое. Данилка вспомнил, как летом, когда только что переехали из села на эту станцию, к ним под вечер забежал мальчишка. Он проскочил в дом незамеченным, когда Данилка сидел на крыше сарая и глазел на улицу, где играли девчонки, а мать доила корову, и спрятался под кровать в горнице. Уже совсем смеркалось, когда Данилка полез под свою кровать за мячом и обнаружил пацана, который лежал там скорчившись. Данилке показалось, что глаза мальчишки сверкают в темноте, как волчьи. Данилка обомлел и хрипло крикнул: «Мама!» Мать, процеживающая в кухне парное молоко, ошарашенно глядела на вылезающего из-под кровати мальчишку. Он жестикулировал и мычал, как глухонемой. Он выскочил из дома, а Данилка и мать долго не могли прийти в себя. С той поры перед сном они стали осматривать квартиру, заглядывая под кровати, под столы, за двери. Неделю назад обчистили дом неподалеку, и говорят, что с вечера там спрятался мальчишка под кроватью, а ночью, когда все уснули, открыл дверь взрослым грабителям.
Все это Данилка вспомнил мгновенно, а сам напряженно вслушивался. И тут он явственно услышал шепот в горнице. Данилку облило холодным потом. Он не сразу сообразил, что это заговорил в горнице репродуктор — черная тарелка, висящая на стене. Чувствуя, как предательски вздрагивают руки, Данилка расслабленно прислонился спиной к стене, прислушался и разобрал в хрипловатых, приглушенных словах суть: шла передача о Стаханове. Данилка уже знал, что это молодой шахтер из Донбасса, который установил рекорд по добыче угля. «Герой! — говорил отец о нем. — Ежели бы все так работали — в коммунизм ворота давно бы раскрыли».
Знал Данилка, что теперь всех, кто ударно работает, называют стахановцами. Даже в школе первых учеников. Данилку, правда, не называют. Далеко ему до рекордов.
Репродуктор похрипел, похрипел и смолк. И тут вдруг Данилка решил войти в горницу, испытать свою смелость. Он вспомнил, что ведь он — Дикий Вепрь Арденский.
Покрывшись холодными мурашками, Данилка повернул ключ в замке, и металлический хруст отдался в сердце. Набрав воздуху, будто собираясь кинуться в ледяную воду с моста, как когда-то в родном селе, Данилка толкнул дверь. Она неожиданно легко подалась, и в лицо пахнуло комнатным запахом. Обмирая, он шагнул в темноту, нашарил на стене выключатель, и свет выхватил из мглы знакомые предметы. Комната стала знакомой и привычной, и ничего страшного не было в ней. И репродуктор молчал.
Данилка обошел комнату, прикасаясь руками к привычным предметам, постоял у шкафа, послушал, что там, в пустых комнатах. Тихо. Он выключил свет и вернулся в кухню, снова зачем-то запер дверь на замок.
Данилка сел на стул, раскованно вздохнул и усмехнулся своим страхам. И только было облегченно расслабился, как произошло что-то дикое и страшное. Он вдруг увидел, как к его ноге подкатил по полу какой-то маленький серый шарик, встал на задние лапки и глянул — о ужас! — Данилке прямо в глаза черными блестящими бусинками, в которых было что-то человеческое. У Данилки от дикого страха зашевелились волосы на голове.
Сколько они так смотрели друг на друга, заледенев и не дыша, Данилка не знал. Наконец у него прорезался голос, и, почти теряя сознание от ужаса, он слабо вскрикнул.
И мышонок исчез. Будто и не было его.
Данилка дико смотрел на то место, где только что было это страшное и живое, и сердце загнанно колотилось. Он водил глазами по тускло освещенной кухне, и ему снова стало казаться, что кто-то стоит и дышит за дверью, что кто-то пристально смотрит в щель ставни снаружи и под чьими-то ногами поскрипывает крыльцо.
Данилка почувствовал себя обложенным со всех сторон, и ему оставался только угол, в котором он сидел, притиснув спину к холодной стене. На столе же перед ним лежали варежки с только что красиво написанной надписью: «Дикий Вепрь Арденский».
По ставням хлестал дождь, порывами налетал ветер и ударял в стену, пробуя ее крепость, тревожно и глухо шумели голые тополя, где-то далеко-далеко, казалось, на краю света, тоскливо кричали паровозы.
Сколько так сидел Данилка, он не знал. Сидел, пока не услышал, как хлопнула калитка, как проспешили шаги по мосткам вокруг дома, как скрипнули ступеньки крыльца и торопливый настойчивый стук раздался в сенную дверь. Он уже по шагам знал, что это мать, что она сейчас пугливо озирается в ненастной темноте и нетерпеливо ждет, когда он откроет. Данилка сделал над собой усилие, встал, подошел к кухонной двери и крикнул:
— Кто там?
— Я, Данилка, я! — глухо донесло через две двери голос матери. И хотя он знал, что это голос матери, он все равно вздрогнул от него.
