Рассказы о большом мире - [4]

Шрифт
Интервал

Загробная бесконечная одинаковая жизнь.

Вы в раю. Наш рай – это пансионат с полным пансионом. Наш рай – это олл инклюзив. Вам будет одинаково хорошо. Вы заслужили. Вы прожили кратчайшую, мотыльковую жизнюшку и наш добрый и всемогущий ОН (который вообще-то не он, но пусть мужчины думают, что он – он, пусть тешат своё самолюбие) награждает вас одинаковой жизнью после смерти.

Бесконечной.

Вы теперь навсегда зафиксированы в одном и том же.

Представляете, как вам повезло?

Чем хорош космос, так это тем, что здесь никому ни до кого нет дела. Пространства столь огромны, что только неучи считают, что это что-то вроде расстояния между двумя садовыми участками, надо только велик найти.

Меня крутит, меня вращает, я растопыриваю пальцы и смотрю на перчатки скафандра.

Такое впечатление, что звенит в ушах. Вроде перестало и вот снова.

А что там может звенеть? Это просто иллюзия, аудиальная иллюзия. Мой вестибюлярный аппарат укрылся одеялом, приказав не будить. В нём больше нет нужды.

Какой большой мир... Как много огоньков...

Стоя на берегу Адриатики я смотрю на неё, облокотившуюся на бортик веранды. Мы пьём отличное “Кьянти”, и в руках она держит бокал. Смотрит на море, бликующее в лунном свете, на множество звёзд в тёмно-синем небе, а ветер колышет её волосы и до меня доносится эта уютная смесь запахов моря и фруктового шампуня. А вокруг так много огоньков... Ривьера...

Как быстро прожили мы нашу с тобой жизнь, малышка. Одну на двоих. Я считал раньше, что у нас две разные жизни, а оказалось, что после того, как я убаюкал тебя, я тоже умер. Мне не страшно перестать дышать, девочка, мне только хочется и там тоже... ну там... где-нибудь... снова встретить тебя такую красивую... такую улыбчивую... только-только вступившую в пору зрелости.. любимую мою женщину.... и может быть нам разрешат там потанцевать... как думаешь?

Я, пожалуй, открою шлем сейчас. Надоело мне ждать. Этот полёт прекрасен, но я правда устал от него.

Может я просто не столь свободолюбив, как ты... Ты, наверное, летела бы до конца...

А знаешь, я бы сейчас с удовольствием выпил бы пива.... Классно было бы. Лечу себе, значит, в космосе, смотрю на мелькающие мимо звёзды и пью себе “Хайнекен” какой-нибудь... А потом, когда настроение станет получше, говорю так пафосно: “Эгей, земляне! На правах рекламы. Я тут решил выпить пивка перед тем, как стать космическим мусором. Так вот, вы даже себе и представить не можете – как это классно – болтаться в этой бездне пространства, в этом огромном космосе, глядеть на звёзды под собой и пить себе пиво”.

Ну, да ладно. Хватит, пожалуй. Устал я.

Привет, космос. И пока.

1 ч. 42 м.

Просто нажми на кнопку. Просто нажми сюда. Вот так... моло...

11.10.17

Мне дали табличек

Когда я выпал из мокрого чрева на горячий слепящий песок, это толчёное стекло планеты, первое, что понял, открыв глаза, что в мире много голых извивающихся тел подобных мне. Целые кучи, на вершинах которых барахтались неофиты приобретённой парадигмы идеалистического материализма.

Тела скользили, блестели потом, ссыпались вниз, хаотично, шумно, цепляясь конечностями друг за друга. Вставая, отряхивались, тёрли грязными руками глаза и всматривались вдаль – в этой пустыне смыслов кроме тел всюду лежали огромные кучи дощечек. Рядом с каждой кучкой стояло тело, внешне куда более уверенное, чем вся эта копошащаяся братия, что окружала меня со всех сторон. У тела висела на шее такая дощечка, местами испачканая чёрными кривыми полосами.

Как я заметил, тела теряли суетность и обретали подобие покоя тогда, когда выстаивали очереди к этим кучам с дощечками и коммуницировали с телом, с шеи которого свисала испачканная чёрным дощечка. Завидев, что все пошли – и я пошёл. Всё равно нужно было что-то делать. Я и пошёл.

Я встал в очередь, я стоял под солнцем. Влажный от пота, весь в песчинках я развлекался тем, что рассматривал отпечатки своих ног, затем ногами же засыпал их песком и делал новые, позволяя ветру смягчать их края.

- Простите, вы последний?

Я оглянулся.

За мной стояло длинноволосое тело, весьма нежно созданное, с мягкими округлыми линиями и не такой грубой кожей, как у меня. Тело улыбалось, но в глазах его сквозил испуг.

- Не знаю, – ответил я и пожал плечами. – Должно быть.

- Тогда можно я встану за вами?

Мне это польстило.

- Конечно, – ответил я.

Испуг в глазах длинноволосого тела исчез, взгляд стал даже немного задорным.

- Мне хорошо с вами, – сказало оно. – Это прекрасно, что можно вот так просто стоять за вами и ни о чём не думать.

- Совсем ни о чём? – спросил я.

- Нет, не совсем. Я думаю, что мне хорошо и... спокойно.

Я не мог похвастаться тем же, но почувствовал, что если длинноволосому телу станет неспокойно, то мне станет хуже, чем сейчас, а значит, нужно было продолжать делать так, как я уже принялся делать. Стоять в очереди.

Тела получали наборы дощечек и уходили довольные и улыбающиеся.

Те тела, что были погрубее, радовались сильнее. Им было важнее получить дощечки, и я чувствовал, что стою в очереди не напрасно.

Наконец, пришёл и мой черёд.

Тело с дощечкой произнесло:

- Добро пожаловать сюда.

Я слегка наклонил голову и вновь выпрямился.


Рекомендуем почитать
В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС

Летом 1941 года в составе Вермахта и войск СС в Советский Союз вторглись так называемые национальные легионы фюрера — десятки тысяч голландских, датских, норвежских, шведских, бельгийских и французских freiwiligen (добровольцев), одурманенных нацистской пропагандой, решивших принять участие в «крестовом походе против коммунизма».Среди них был и автор этой книги, голландец Хендрик Фертен, добровольно вступивший в войска СС и воевавший на Восточном фронте — сначала в 5-й танковой дивизии СС «Викинг», затем в голландском полку СС «Бесслейн» — с 1941 года и до последних дней войны (гарнизон крепости Бреслау, в обороне которой участвовал Фертен, сложил оружие лишь 6 мая 1941 года)


Шлиман

В книге рассказывается о жизни знаменитого немецкого археолога Генриха Шлимана, о раскопках Трои и других очагов микенской культуры.


Кампанелла

Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".


Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек

Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.