Рассказы из далекого прошлого - [70]

И вотъ, этотъ оркестръ, съ самаго ранняго утра, въ одномъ изъ флигелей надъ Дарьинскимъ прудомъ, уже репетировалъ піесы, которыя должны были исполняться за имениннымъ обѣдомъ. Наташа проснулась подъ звуки бальной музыки. Свободною волной они неслись въ открытыя окна, посылая ей свой привѣтъ и говоря о томъ, какъ молодая жизнь прекрасна, какъ она беззаботна, какъ несетъ она радости для себя и послѣднюю улыбку для поколѣнія, доживающаго свои дни.

II.

Нѣкоторые изъ родныхъ и дальнихъ сосѣдей еще наканунѣ появились въ Дарьинѣ. Они размѣстились во флигеляхъ, приспособленныхъ исключительно для гостей. Длинные коридоры шли вдоль зданій; направо и налѣво находились отдѣльныя комнаты съ необходимою меблировкой, напоминавшею провинціальные номера. Поздно вечеромъ, гремя колокольцами и бубенчиками, вихремъ подкатилъ къ одному изъ княжескихъ флигелей отставной полковникъ Василій Алексѣевичъ Ошметковъ-Осоргинъ. Онъ былъ родственникъ Прасковьи Яковлевны и когда-то служилъ въ армейскихъ кирасирахъ. Холостякъ, игрокъ въ карты, лихой танцоръ, любитель женскаго пола, Ошметковъ шумно вылѣзъ изъ брички и, не отрывая трубки отъ густыхъ усовъ, весело кричалъ:

— Есть свободные номера?

Полковникъ проходилъ по коридору, и голосъ его разносился по всѣмъ комнатамъ. Двѣ пожилыхъ сестры-барышни, попавшія рано въ Дарьино, только что улеглись рядышкомъ на широкую кровать и засыпали въ мечтахъ о завтрашнемъ днѣ. Ихъ неожиданно разбудилъ крикъ Осоргина. Старшая сестра со страхомъ проговорила:

— Il parait que la maison prend feu! Entends-tu la voix du sous-chef des pompiers?

— Quelle absurdité, ma chère. Pas même question d’un sous-chef!

— Oh, que si! Entends-tu cette voix terrible, elle me fait sauter du lit!

— C’est, ton affaire, laisse-moi tranquille. Point d’intérêt dans tout cela. Si c’était un chevalier qui voudrait m’enlever, je serais en hâte de le suivre, mais…

— Penses-tu qu’il t’enleverait — toi, et non moi?

— Certe! Toi? Non, jamais!

Сестры непремѣнно разсорились бы, если бъ ихъ не смирилъ новый возгласъ кирасира:

— Есть кто изъ гостей?

Послышался отвѣтъ управляющаго:

— Какъ же-съ! Пріѣхалъ г. Луганьевъ изъ Еланьева.

— Знаю! Шельма продувная, корчитъ изъ себя француза, воспитаннаго на русской конюшнѣ. Еще кто?

— Княжна Кассимовская!

— А! Допотопная мумія! Я встрѣчался съ ней сорокъ лѣтъ тому назадъ.

— Двѣ барышни Бекасовы!

— А! Двѣ вѣчныя невѣсты! Помню ихъ. И отца ихъ знавалъ, дивизіоннаго генерала. Кремень былъ, покойникъ! Объ его дочеряхъ говорили: кто ихъ возьметъ, тотъ въ нихъ пустой орѣхъ найдетъ!

Управляющій прошепталъ Ошметкову что-то на ухо, полковникъ понизилъ голосъ.

— Что же вы раньше меня не предупредили? Да онѣ, навѣрно, спятъ. А, впрочемъ, чортъ съ ними! Онѣ меня едва ли помнятъ, а если и помнятъ, то хуже того, что обо мнѣ думаютъ, ничего не скажутъ.

Въ сосѣднемъ съ барышнями номерѣ послышался шумъ.

А онѣ лежали, какъ оцѣпенѣвшія. Ихъ охватилъ ужасъ не столько оттого, что дошло до ихъ слуха, сколько оттого, что ихъ ближайшимъ сосѣдомъ сталъ, по ихъ мнѣнію, извѣстный невѣжда и картежникъ.

III.

Наташа лежала на своей постелькѣ подъ голубымъ атласнымъ одѣяломъ, когда къ ней въ комнату вошла Прасковья Яковлевна. Мать горячо обняла дочь и, быть-можетъ, думала:

Я пришла къ тебѣ съ привѣтомъ,

Разсказать, что солнце встало,

Что оно горячимъ свѣтомъ

По листамъ затрепетало.

Княгиня отдернула шелковую драпировку отъ дверей, выходившихъ на балконъ, и открыла ихъ. Въ комнату разомъ ворвалась благодатная струя лѣтняго воздуха.

— Посмотри, какое утро встрѣчаетъ день твоихъ именинъ, проговорила Опочиньева. Дай Богъ, чтобы и жизнь твоя была свѣтла, подобно этому утру. Княгиня присѣла къ письменному столу, раскрыла альбомъ дочери и взяла перо въ руки. Она написала слѣдующія строки:

Дитя мое, жизнь хороша,

Когда ты день, любя, встрѣчаешь,

Когда чиста твоя душа,

И ты покойно засыпаешь.

Прасковья Яковлевна улыбнулась.

— Твой дорогой день сдѣлалъ изъ меня поэтессу. Я разрѣшилась четырьмя риѳмованными строчками. Сбереги ихъ на память.

Наташа въ это время расчесывала свою длинную косу. Она была похожа на русалку, утопавшую въ волнахъ своихъ собственныхъ волосъ. Надѣтый на ней бѣлый пеньюаръ, отдѣланный тонкими кружевами, сливался со свѣжестью ея невиннаго личика. Дочь бросилась къ матери и ея руками обвила свою шею.

— Милая моя мамочка, какая ты у меня умница, промолвила Наташа и прочла вслухъ написанные стихи.

Какъ поздно мы уясняемъ себѣ то, что слышимъ и испытываемъ въ своемъ дѣтствѣ. А оно, какъ фундаментъ, крѣпнетъ въ насъ съ годами и становится основаніемъ для всей нашей многолѣтней и многострадальной дѣятельности. Благо тому, кто имѣлъ беззаботное дѣтство, облитое родительскою лаской, богатое разумными фактами, освѣщенное встрѣчей съ честными и добрыми людьми.

Кажется, подобныя мысли пробѣгали и въ головѣ княгини, когда она глядѣла на ласкающуюся къ ней дочь. Но было что-то и грустное въ ея взглядѣ. Она, въ самомъ дѣлѣ, думала:

«Наташа слишкомъ нѣжное дитя. Ей не нуженъ мужъ ученый, ей не нуженъ и чиновный, богатый мужъ. Наташа имѣетъ потребность въ благородномъ другѣ, который берегъ бы ея здоровье, цѣнилъ бы ея прекрасное сердце. Ей нуженъ мужъ изъ одного класса съ нею, одинаковаго съ ней воспитанія и привычекъ. Новые люди проповѣдуютъ мезальянсы. Можетъ-быть, послѣдніе ведутъ государство къ политическому благу, сваливая интересы разнообразныхъ единицъ въ общую массу. Но въ семьѣ мезальянсы едва ли дадутъ счастье, Такая семья будетъ напоминать басню „Лебедь, щука и ракъ“. Теперь новые люди не признаютъ ни старыхъ основъ страны, ни религіи, въ которую вѣровали ихъ отцы. Они хотятъ жить по-своему. Жена въ одну сторону, а мужъ — въ другую. Это, по ихъ понятіямъ, значитъ: пользоваться взаимною свободой. Нынѣшняя женщина, не довольствуясь семейнымъ кругомъ, претендуетъ на обязанности общественныя. Точно послѣднія выше семейныхъ? Ну, а откуда же будутъ выходить хорошіе граждане, если семья упадетъ? Всѣ нынѣшнія вѣянія туманны, непрочны, неубѣдительны. Въ крѣпостное время было много грубаго, невѣжественнаго, самодурственнаго, но все стояло на гранитахъ, вросшихъ прочно въ землю и поросшихъ вѣковымъ мхомъ. Отдѣльныя лица знали, что они въ силахъ дѣлать, и государство сознавало, чѣмъ оно держалось».