Рассказы и повести - [19]

— Выучил или нет? — снова спрашиваю я и гляжу на часы. До конца урока осталось десять минут. Я предпочел бы не дожидаться конца, но за дверью сидит Мишина бабушка и тоже, наверное, смотрит на часы.

— Пожалуйста, — говорю я.

— Три и раз… — кричит Миша. Я понимаю, что мелодии он не слышит совершенно, а процесс счета его занимает гораздо больше, чем процесс игры.

В евангелии от Матфея сказано: «Где ничто не положено — нечего взять». В моих учениках, за редким исключением, ничто не положено. Почти все они без слуха, почти все провалились в музыкальной школе и теперь учатся в клубе просто так, для себя. Вернее, не для себя, а для своих родителей.

— Ре-диез, — поправляю я и снова смотрю на часы.

Миша перестает играть, глядит сначала на правую руку, потом на левую. Он не понимает, где нужно взять ре-диез.

— Хватит, — не выдерживаю я. — В следующий раз то же самое.

Миша поднимается из-за пианино розовый и взмокший. Он стоит, смотрит в пол, мучаясь и мечтая выскочить скорее из класса. Я мечтаю об этом же самом, но почемуто задерживаю своего ученика. Я говорю ему о пользе учения вообще и музыкального образования, в частности. О гармоническом развитии личности. О том, что сейчас Миша этого не ценит, а когда вырастет большой и сумеет оценить, — окажется уже поздно. И вот тогда-то Миша не сможет укусить свой локоть, который тем не менее будет очень близок.

Закончив беседу, я взглядываю на часы и, убедившись, что Мишине время истекло, выхожу с ним в коридор. Я выхожу, чтобы направиться к Дориану, но меня останавливает Мишина бабушка.

— Ну как? — спрашивает бабушка и смотрит с мольбой и с благоговением. Она так на меня смотрит, потому что я учитель. Учу ее внука благородному делу.

— Мало занимается, — строго говорю я.

Старуха горестно кивает, в руках у нее Мишина папка и Мишине пальтишко с заплатой на локте.

— А что делать? Как заставить? Мы уж бьем…

Старуха смотрит мне прямо в рот и ждет разумного совета. Самое разумное, что я мог бы предложить, — поменять Мише учителя. Но предлагать такое не принято, поэтому я говорю бабке то, что ей хочется от меня услышать. Я говорю, что внук у нее умный и серьезный, что он образумится, возьмет себя в руки и выучит, наконец, ригодон и сонатину Клементи.

Бабка радостно кивает, она верит каждому моему слову.

Людям свойственно надеяться и верить в хорошее.

Чтобы попасть к Дориану, надо спуститься ниже этажом. Я спускаюсь ниже этажом, иду через актовый зал.

В актовом зале обычно репетирует оркестр Московского радио. Они снимают в этом клубе помещение.

Сегодня репетиция уже закончилась, музыканты почти разошлись. На сцене задержалась девушка-скрипачка. У нее светлые волосы, клетчатая юбка, и она похожа на немку. Девушка прижалась щекой к скрипке, отставив смычок, делает пиццикато. Я останавливаюсь, гляжу на нее и вспоминаю свое студенчество, то время, когда учился в Гнеси иском институте и собирался завоевать мир.

Дориан обходит своих учеников, раздает им ноты и медиаторы-Дориан руководит оркестром Народных инструментов, поэтому у него полные карманы пластмассовых медиаторов. Для себя он держит отдельный — черепаховый.

Дориан видит меня, выходит из класса и прикрывает за собой дверь. Глаза у него настороженные — он тоже знает предстоящий разговор и тоже, наверное, готовился к нему.

— Ты что сегодня делаешь? — спрашиваю.

Вместо ответа Дориан достает из-за пазухи афишу и разворачивает передо мной. С афиши на меня снисходительно смотрит мой сокурсник Толька Беляев. Под портретом большими красными буквами написана его фамилия, а пониже синими — Толькина программа: Бетховен, Спендиаров, Григ.

Ничто так не огорчает, как успех товарища. Я смотрю на красные буквы, на синие и говорю Дориану:

— Так что ты сегодня делаешь?

— Когда? — уточняет Дориан.

— Ну, с семи до десяти…

— Я иду в библиотеку сразу после работы.

— Очень хорошо, — говорю. — Я приду к тебе в гости, часов в семь.

— Как же ты придешь, если меня не будет? — наивно удивляется Дориан.

— А ты дашь мне ключ, — объясняю я.

Сейчас скажет: «Не дам».

— Не дам, — говорит Дориан.

— Почему? — ласково интересуюсь я.

Сейчас он скажет, что ему противно.

— Мне противно, — говорит Дориан.

Он нервничает, потому что знает: через десять минут, когда он окончит монолог, ключ будет у меня в кармане.

У Дориана очень дряблая воля, из него никогда бы не получился дрессировщик диких зверей. Дикие звери съели бы Дориана на первой же репетиции.

Через десять минут с ключом в кармане я возвращаюсь к своим дорогим ученикам.

Скрипачка уже ушла. Вместо нее на сцене с веником в руках стоит наша уборщица тетя Фрося. В одну из ее обязанностей входит не пускать в клуб хулиганов. Хулиганов тетя Фрося не пускает, да они и не стремятся. Все хулиганы района давно усвоили, что связываться с тетей Фросей неразумно. Затрачиваемая энергия намного превосходит отдачу.

Чтобы добиться в жизни успеха, надо уметь хотеть. Желать страстно. Вот тетя Фрося страстно охраняет клуб. Я страстно хотел завоевать мир и не завоевал. А Толька Беляев, кстати, никогда не хотел завоевывать мир. Он хотел только играть.

Гелана пришла в шапке. Стояла возле памятника Маяковскому, и по тому, как она стояла, чувствовалось, приготовилась ждать долго.