Рассказ лектора - [49]

Он еще раз быстро перечитал письмо, стараясь воспринимать его не как попурри из цитат, но как самостоятельный текст, обращая особое внимание на ритм, параллельные структуры, аллитерацию, однако агрессивный шрифт колол глаза. Не было никакого смысла прослеживать «аргументы» или выискивать литературные достоинства. Палец горел. Нельсон дрожащими руками сложил письмо, затолкал обратно в конверт, сунул в карман и пошел к автобусной остановке.

Кто-то налетел на него сзади. Нельсон резко повернулся. Палец ожгло болью. Студент пробормотал извинения и побежал дальше. Нельсон глубоко вдохнул и выдохнул. Он стоял перед «Пандемониумом», модной кофейней, облюбованной Антони Акулло. Здесь, над дорогим кофе со сливками и этническими пирожками принимались все важные факультетские решения. Здесь Акулло, Вейссман и Викторинис заключали сделки и делили сферы влияния, как Большая Тройка в Ялте.

Нельсон взглянул через запотевшее стекло; пар от его дыхания розовел в свете неоновой вывески «КАПУЧЧИ-НО». Столики за стеклом занимали студенты. Они сидели, нога на ногу, и с утрированной сосредоточенностью смотрели в тетрадки и книги, покуда на столиках остывал дымящийся мокко. В лучшие дни Нельсон частенько сюда захаживал, но чашка кофе в «Пандемониуме» стоила больше, чем весь ленч, который готовила ему Бриджит; оставалось только стоять, прижавшись носом к стеклу, как Малютка Тим[89].

Он уже хотел пойти прочь, когда за студенческими головами, за паром и светом неоновых ламп

различил в глубине Антони Акулло. Декан сидел один. В памяти всплыли слова леди Макбет на сегодняшнем терапевтическом ток-шоу: Милорд, ты просто не реализуешь свой потенциал. Пользуйся случаем. Натяни решимость, как струну. О таких, как мы, никто не позаботится. Витино письмо давило на сердце, палец горел. Не сознавая толком, что делает, Нельсон открыл дверь и вошел в кафе.

Внутри «Пандемониума» все было гладкое и сверкающее: светлый паркет, белые стены. Народ надышал, от одежды на вешалках шел пар, но над сыростью плыл сухой пустынный аромат кофе. За стойкой переливались тропическим многоцветьем яркие бутылки с сиропом, шипел автомат-эспрессо, высокие стальные самовары с кипятком блестели, как больничное оборудование. Молодые люди скидывали рюкзачки, девушки сбрасывали темные пальто. Все вливались в быстро движущуюся очередь к кассе, чтобы потом усесться, соприкасаясь коленями, за крохотные черные столики. По стенам висели яркие оперные афиши, по большей части в красных и черных тонах: «Фауст» Гуно, «Макбет» Верди, «Мефистофель».

Акулло сидел за большим столом в глубине, на соседнем стуле висело его кашемировое пальто. Декан закинул ногу на ногу, так что брючина задралась, показывая светлый шелковый носок. Одна его рука костяшками пальцев упиралась в стол рядом с крошечной чашечкой эспрессо.

Нельсон в своей пролетарской парке прошел через толпу, выдавливая улыбку. Однако, когда он обогнул большую квадратную колонну с афишей «Потерянного рая» Пендерецкого и увидел, что Акулло не один, улыбка его застыла. За колонной, чуть отодвинувшись от стола, сидел и ничего не пил Марко Кралевич. Для сегодняшнего дня он выбрал стиль кантри: ковбойка в красную и черную клетку с пуговицами на карманах и кантом по швам, шнурок на шее, продетый в металлический коровий череп, и ковбойские ботинки с острыми серебряными носами. Колени обтягивали черные джинсы с пряжкой на ремне в форме штата Техас. Новехонькую ковбойскую шляпу он надвинул на лоб, длинный черный плащ, свисая с плеча, лужицей растекался по полу. С черными сросшимися бровями, короткой стрижкой и соломинкой в зубах — поздней осенью в Миннесоте она должна быть на вес золота — Кралевич выглядел как балканская версия Гарта Брукса[90].

Нельсон закачался на пятках, готовый обратиться в бегство. Он не знал, что именно сказать Акулло, но в любом случае не собирался говорить ни о чем при Марко Кралевиче. Однако, когда он уже поворачивал, Акулло поднес чашку к губам и взглядом остановился на Нельсоне. Тот замер. Палец горел. Кралевич смотрел в середину стола, ритмично покачивая соломинкой. Акулло, не сводя с Нельсона глаз, поставил чашку ровнехонько в центр блюдца, снова уперся костяшками пальцев в стол и не сказал ничего.

Нельсон улыбнулся и взмахнул руками.

— Антони, — начал он, потом заморгал и поправился: — Профессор Акулло.

Декан не шелохнулся.

— Как рука? — спросил он.

— Отлично, — сказал Нельсон — Лучше не бывает.

— Чего надо? — спросил Акулло.

— Простите?

— Какого хрена вам надо, профессор? — Акулло согнул упертые в стол пальцы.

Нельсон переступил с ноги на ногу и посмотрел на Кралевича. Теоретик, глядя пустыми глазами, только передвинул соломинку из одного угла рта в другой. Витино письмо оттягивало карман. Акулло снова согнул пальцы, и Нельсон услышал голос жены: «Пользуйся случаем. Лишь натяни решимость…»

— Я могу помочь вам. То есть факультету. — Он набрал в грудь воздуха. — Я могу помочь факультету.

— Вы можете помочь факультету, — без всякого выражения повторил Акулло.

— Да.

— И как? — Декан снял руку со стола и положил на колено.

— Остановить письма.