Рассказ лектора - [133]

«Это будет, — думал он, не просыпаясь. — Я верну их». Сегодня утром он не только видел и слышал свою семью, но и ощущал запах кофе, вкус зубной пасты, прикосновение стула к икрам. Сердце его колотилось, он нагнулся через стол к жене, и Бриджит подалась ему навстречу. Ворот халата разошелся, и стала видна ложбинка между грудей. Ее заспанные глаза сияли любовью.

— Милый, — сказала Бриджит и легонько лизнула его в переносицу.

— Конрад, — простонал Нельсон, просыпаясь. — Да ну тебя.

Он открыл глаза и увидел прямо перед собой кота, который, стоя у него на груди, требовал жрать. Конрада безымянным котенком подбросили Нельсону на порог в прошлом году, кто — неизвестно. «Наверное, посочувствовали мне в моем одиночестве», — думал Нельсон. Он назвал котенка по предмету своей первой диссертации, и теперь тезка человека, написавшего «Сердце тьмы», переступил лапами па его груди и еще раз лизнул в переносицу.

Нельсон сгреб кота и поставил его на пол рядом с кроватью. Как всегда, Конрад разбудил хозяина ровно за десять минут до будильника. Нельсон, застонав, скатился с кровати и нажал кнопку часов, пока они не прозвонили. Затем, босой, пошел в кухню (Конрад, мурлыча, терся о его ноги) — покормить кота, включить радио и кофеварку.

Под бубнеж утреннего выпуска Нельсон принял душ, побрился и съел тарелку хлопьев. Сытый Конрад устроился спать на его подушке. Вовсе не так плохо жить одному — как молитву, твердил Нельсон каждое утро, силясь приглушить тоску по жене и девочкам; вовсе не так плоха иметь ванну в своем единоличном распоряжении. Вовсе не так плохо пить апельсиновый сок из пакета. Не так плохо сидеть вечерами допоздна. Он продолжал ходить по гулким, почти пустым комнатам, которые мало-помалу превращались в обжитые. «Как только я более или менее приведу это все в человеческий вид, — думал он, — здесь будет не так плохо».

У него был весь второй этаж старого дома — бывшая Витина квартира. Цепная реакция событий, начавшаяся с пожара библиотеки, обрушила множество костяшек домино, и в конечном итоге по всему Гамильтон-гровз упала арендная плата. Теперь Нельсону было по средствам жить на расстоянии пешей прогулки от университета — очень кстати, потому что при разделе имущества Бриджит забрала машину. Каждый месяц, заплатив коммунальные платежи, квартплату и алименты, он позволял себе купить что-нибудь из мебели. Не новое, конечно — даже на деканскую зарплату в недавно приватизированном университете Мидвестерн было не разгуляться, — однако новое для него. Месяц назад он нашел чудесный торшер в магазине Армии Спасения, а теперь присмотрел на благо-творительной распродаже чей-то старый шезлонг. Потом наступит черед стеллажей, чтобы не держать книги на полу, а там и стола, чтобы не писать за кухонным.

Стол бы завести хорошо, потому что в последнее время Нельсон начал работать над новой научной темой, хотя публикации теперь ничего не прибавляли в его карьере. Этот новый проект он называл про себя «Литзасранцы» — привлекательные подонки в современной американской беллетристике: Гэтсби Фицджеральда, Герцог Беллоу, Гарри Энгстром Апдайка, Бинкс Боллинг Перси, Фоконер Чивера, спортивный комментатор Ричарда Форда[202]. Нельсон хотел пролить свет на этих харизматических, самовлюбленных чудовищ мужской американской литературы, которых читателю положено любить, хотя они ведут себя по-свински, потому что при всем своем мальчишеском обаянии они способны к раскаянию. Любая феминистская критикесса, думал Нельсон, считает этих героев просто монструозными, и по-своему права. Дядьке к сорока, а он только сейчас понял, как вести себя по-людски?… Нельсон иногда задумывался, в счет ли столь позднее раскаяние после всего причиненного вреда, но иного пути у него не было.

Впрочем, без толку думать о том, чего не поправить, особенно в понедельник утром. Если слишком отклониться от «все не так плохо» и литзасранцев, начнется цепная реакция вины, его другая, менее утешительная утренняя литания: вина за распавшийся брак, за разлуку с детьми, зa пожар в библиотеке, за упадок великого университета.

Разглядывая себя в зеркале, Нельсон завязал галстук под самым кадыком, как будто затягивая удавку. Тупой обрубок на месте правого указательного пальца уже не приводил в ужас, но Нельсон замечал его каждое утро, как свою личную Каинову печать. «Не я поджег библиотеку», — говорил он по утрам своему отражению, и всякий раз девятипалый человек в зеркале отвечал: «Все равно что поджег».

— Ужас, — прошептал Нельсон, наклоняясь, чтобы почесать Конрада за ухом. — Ужас.

Кот разлепил один глаз, потом снова зажмурился и прикрыл лапкой нос.

— Мистер Конрад… он спать[203], — сказал Нельсон, взял портфель, в котором лежал только ленч и томик «Дэвида Копперфилда», вытащил из стенного шкафа корпоративный блейзер и пошел на работу.

Виктория Викторинис оказалась права в своем предсказании. Книгохранилище горело три дня, несмотря на сотни тысяч галлонов миннесотской воды, которые закачали туда пожарные. От подземного жара растрескалась мостовая на площади, из трещин вырывались дым и пар; серое марево, пахнущее сырой золой и горелой пластмассой, висело над университетом несколько дней. Библиотека, как выяснилась, была не застрахована. Главный библиотекарь попал в психушку.