Рассекречено. Правда об острых эпизодах советской эпохи - [69]

«У нас в 13-й армии, — докладывал на том же кремлевском совещании член Военного совета 13-й армии армейский комиссар 2-го ранга Запорожец, — долго продолжалось такое положение, когда убитых бойцов и командиров хоронили не очень хорошо — просто в штабеля складывали, и они лежали…»

«Много было самострелов и дезертирства, — продолжал тот же Запорожец.

Сталин. Были дезертиры?

Запорожец. Много.

Сталин. К себе в деревню уходили или в тылу сидели?

Запорожец. Было две категории. Одна — бежала в деревню, потом оттуда письма писала. Я считаю, что здесь местные органы плохо боролись. Вторая — бежали не дальше обоза, землянок, до кухни. Таких несколько человек расстреляли. Сидят в землянке 3–5 человек, к обеду выходят на дорогу, видят — идет кухня, возьмут обед и опять в землянку. Когда появился заградительный отряд НКВД, он нам очень помог навести порядок в тылу, до этого с тылом было тяжелое положение. Вот был такой случай в 143-м полку. В течение дня полк вел бой, а к вечеру в этом полку оказалось 105 самострелов. В одном полку 105 человек самострелов.

Сталин. В левую руку стреляют?

Запорожец. Стреляют или в левую руку, или в палец, или в мякоть ноги, и ни один себя не изувечит.

Сталин. Дураков нет. (Смех.)»

Очень смешно: 105 самострелов в одном полку — всего за один день?! Это к вопросу о реальном боевом духе если и не основной массы красноармейцев, то все же немалой их части — и столь немалой, что без нацеленных им в затылок стволов чекистских заградотрядов было, видимо, никак не обойтись…

Глава 8. Линия Маннергейма

Зачем Сталину понадобился миф о неприступной крепости?

13 марта 1940 года прогремели последние залпы Советско-финской войны, в которой Красная армия потеряла убитыми, умершими от ран и обморожений, пропавшими без вести (те же погибшие, поскольку практически всех пленных вернули) от 127 до 150 тысяч бойцов. Санитарные потери и вовсе ужасающи — от 325 до 400 тысяч. Реальные масштабы, конечно, сокрыли, но и известного хватало, чтобы задаться вопросом: столь ли хороша Красная армия, как ее расписывают, и не прямое ли это последствие кровавых чисток? «Вождю народов» нужно было как-то обозначить причины потерь и того, что могучая Красная армия 3,5 месяца топталась на каком-то пятачке. Валить все на происки «врагов народа», учиняя очередной цикл массовых репрессий, было уже не с руки, надо было выдумать что-то посвежее. И в речах советских вождей вдруг возникла «линия Маннергейма»: грандиозная, почти неприступная крепость, которой не было равных в мире. «Сталин — умный, способный человек, — написал уже в своих мемуарах Анастас Микоян, — в оправдание неудач в ходе войны с Финляндией выдумал причину, что мы „вдруг“ обнаружили хорошо оборудованную линию Маннергейма. Была выпущена специально кинокартина с показом этих сооружений для оправдания, что против такой линии было трудно воевать и быстро одержать победу. Но только наивный человек не задал себе вопроса: почему же Советская армия и наша разведка не знали о такой мощной оборонительной линии под самым своим носом?»

Сагу о неприступности «линии Маннергейма» обкатали на совещании командного состава в Кремле 14–17 апреля 1940 года. Свое неведение об этой «внезапно» и «ниоткуда» взявшейся оборонительной линии, да и вообще все свои провалы в войне, высшее командование РККА свалило, разумеется, только на промахи разведки. Нарком обороны Клим Ворошилов так прямо и ляпнул: «Ни я, нарком обороны, ни Генштаб, ни командование Ленинградского военного округа вначале совершенно не представляли себе всех особенностей и трудностей, связанных с этой войной. Объясняется это прежде всего тем, что военвед не имел хорошо организованной разведки, а следовательно, и необходимых данных о противнике». Правда, какие-то сведения о финских вооруженных силах и укрепленных районах все же были, но, по версии Ворошилова, совершенно «скудные», да и те «не были достаточно изучены и обработаны и не могли быть использованы для дела». Затем, ритуально посыпая голову пеплом, Ворошилов отрапортовал, что советские войска ринулись воевать, «не зная как следует противника и театра военных действий». Но, опять же, совсем уж ничего не знать — это как-то уж слишком, потому нарком вновь выдал легенду, что «о строительстве финнами на Карельском перешейке укрепленного района военное ведомство знало», но вот что именно «в действительности представляет этот укрепленный район, мы, к сожалению, узнали только после того, как наши героические войска его прорвали и заняли Выборг». В общем, то ли знали, то ли нет, то ли знали, но не то, то ли знали то, но не так, — как тот танцор, которому всегда что-то мешает…

Картину штурма «линии Маннергейма» Ворошилов нарисовал эпическую и едва ли не апокалиптическую: оказывается, это была «сильнейшая, современная крепость», практически неприступная, которую иноземные специалисты ставили в ряд с линиями Зигфрида и Мажино. Сплошная железобетонная полоса, со рвами, надолбами, проволокой, минами, насквозь простреливаемая артиллерийским и пулеметным огнем. Даже ее предполье, как оказалось, «поле, сплошь изрытое окопами и противотанковыми рвами с эскарпами, с множеством блиндажей и других полевых сооружений, утыканное гранитными и железобетонными надолбами, на больших пространствах по фронту и в глубину, переплетенное вдоль и поперек проволочными заграждениями, с большим количеством специально оборудованных пулеметных и артиллерийских гнезд и площадок». А еще мины, фугасы и все такое прочее. Странно, а чего еще ожидали советские военачальники, усыпанной цветами ковровой дорожки? Но, как говорил тов. Сталин, «нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять», потому «впервые в военной истории <…> была разгромлена и уничтожена первоклассная, построенная по последнему слову инженерной техники, долговременная и оборонительная система».