Расплата - [6]

Мать вернулась в дом.

— Тони? Ты где? Ты видишь его?

— Нет.

— Что же нам теперь делать? Может, он спрятался где-то.

Она засуетилась, снова выбежала в сад, потом вернулась внутрь, подошла к мужу и встряхнула его за плечи.

— Очнись же наконец! Они стреляют в Петера! Может быть, он ранен!

Стейнвейк медленно поднялся. Ни слова не говоря, длинный и худой, вышел он из комнаты, потом вернулся. На нем был черный котелок и шарф. Он собрался было спуститься с террасы в сад — и вдруг отпрянул назад. Антон слышал, как он попытался окликнуть Петера по имени, но лишь прохрипел что-то нечленораздельное. Подавленный, он вернулся внутрь и, дрожа, сел на стул у печки. Немного погодя он сказал:

— Прости меня, Тея… прости меня…

Г-жа Стейнвейк сжала руки.

— Все было так хорошо, надо же, чтобы теперь, в самом конце… Антон, надень пальто. О Боже, куда подевался этот мальчик?

— Может быть, он у Кортевегов, — сказал Антон. — Он взял пистолет Плуга.

По тишине, наступившей после его слов, Антон понял, что случилось что-то ужасное.

— Ты это сам видел?

— Когда те люди бежали сюда… Когда он убегал…

В мягком дымчатом свете, озарявшем теперь комнату, он показал короткое движение Петера и взял, наклонившись, воображаемый пистолет из воображаемой руки.

— Не будет же он… — г-жа Стейнвейк осеклась. — Я сейчас же пойду к Кортевегам.

Она хотела выйти в сад, но Антон побежал за ней и крикнул:

— Берегись! Там сидит один из этих!

И, так же как ее муж, она отступила перед ледяной тишиной. Никакого движения. Сад. За ним — голый, заснеженный пустырь. Антон тоже не шевелился более. Только время продолжало течь, а все остальное застыло и как бы светилось сквозь движущееся время, словно галька на дне ручья. Пропавший Петер, труп перед дверью, притаившиеся вокруг вооруженные люди. Антону вдруг показалось, что он обладает магической силой и может повернуть время вспять, вернуться в тот миг, когда они еще сидели за столом и играли в «НЕ СЕРДИСЬ, ДРУЖОК!». Но нужное заклинание никак не вспоминалось, словно позабытое имя, вертящееся на кончике языка и ускользающее все дальше при попытке удержать его. Раз с ним такое уже было, когда он вдруг осознал, что дышит: втягивает воздух внутрь, затем выпускает его, и, наверное, чтобы не задохнуться, должен очень стараться делать это непрерывно; он подумал так — и едва не задохнулся…

Издалека приближался треск мотоциклов и урчание автомобиля.

— Войди в дом, мам, — сказал Антон.

— Да… Сейчас, только закрою двери.

Она сдерживалась, но по голосу было слышно, что и она готова сорваться. Похоже, один он не потерял головы — но так оно и должно быть, ведь он собирается стать летчиком. В полете часто попадаешь в сложные ситуации: когда, например, из центра циклона, где нет ветра и сияет солнце, приходится выбираться в клокочущую вокруг непогоду, потому что иначе кончится бензин, а тогда уж не спастись…

Слышно было, как по набережной подъезжают несколько мотоциклов и автомобиль, вдалеке, приближаясь, ревели моторы тяжелых грузовиков. Пока еще все было в порядке; что, в самом деле, произошло — кроме того, что Петера не было в доме? Как вообще могло что-то произойти?

Но тем не менее что-то происходило. Заскрежетали тормоза, раздались отрывистые немецкие команды, загрохотали подбитые железом сапоги солдат, спрыгивающих на мостовую. Яркий свет метался в щелях между шторами. Антон на цыпочках приблизился к окну и увидел солдат с ружьями и автоматами, мотоциклы, грузовики, полные солдат. Подъехала армейская «скорая помощь», из которой вытащили носилки…

Он рывком закрыл шторы и обернулся.

— Они тут, — сказал он.

И сразу же в дверь заколотили прикладами ружей, с такой силой, что он понял: сейчас случится что-то ужасное.

— Aufmachen! Sofort aufmachen![8]

Антон бросился в столовую. Мать вышла в коридор и крикнула дрожащим голосом, что не может открыть, потому что потерялся ключ, — но тут дверь отворилась сама, грохнувшись о стену прихожей. Антон слышал, как посыпались куски разбившегося зеркала — того самого, в резной раме с деревянными слонятами, висевшего над маленьким столиком на витых ножках. И сразу повсюду — в коридоре и в комнатах — появились вооруженные солдаты в заиндевевших касках, слишком много солдат для их дома. И дом сразу стал чужим. Ослепленный фонарем, Антон загородился рукою от света; из-под руки он видел сверкающую у кого-то на груди бляху Feldgendarmerie[9], продолговатый барабан противогазной сумки на ремне, сапоги, облепленные снегом, на лестнице и над головой у Антона тоже топали сапоги. В комнате появился человек в штатском. На нем было черное кожаное пальто до пят, на голове — шапка с опущенными наушниками.

— Papiere vorzeigen! — закричал он. — Schnell, schnell, alles, alles![10]

Стейнвейк встал и выдвинул ящик буфета, в то время как его жена сказала:

— Wir haben nichts damit zu machen[11].

— Schweigen Sie![12] — рявкнул немец. Стоя у стола, он кончиком указательного пальца захлопнул книгу, которую читал Стейнвейк. — Ethica, — прочел он на обложке, — more geometrico demonstrata. Benedictus de Spinoza. Ach so! — сказал он, поднимая глаза. — Solche Sachen liest man hier. Judenbücher! — И крикнул, повернувшись к г-же Стейнвейк: — Gehen Sie mal ein paar Schritte hin und her