Расплата - [5]

Тело в канаве. Колесо остановилось. А надо всем — величественное звездное небо. Глаза Антона привыкли к темноте, он видел теперь намного лучше. Орион, поднявший свой меч, Млечный путь, одинокая, ярко светящаяся планета — наверное, Юпитер. Никогда небо над Голландией не было таким прозрачным. На горизонте медленно двигались, то расходясь, то пересекаясь, лучи прожекторов, но самолета не было слышно. Антон заметил, что все еще держит в руке игральную кость, и сунул ее в карман.

И только он собрался отойти от окна, как увидел г-на Кортевега, который вышел из дому вместе с Карин. Кортевег схватил Плуга за плечи, Карин — за сапоги, и ей пришлось пятиться задом, когда они потащили тело.

— Поглядите-ка скорее, — сказал Антон.

Мать с Петером подошли и увидели, как соседи положили труп перед их домом. Карин и Кортевег побежали назад, и Карин бросила на тело Плуга его упавшую фуражку, а ее отец подкатил к нему велосипед. Затем они исчезли в «Сюрпризе».

В гостиной Стейнвейков все застыли, словно онемев. Набережная снова была пуста, как несколько минут назад, но все изменилось необратимо и страшно. Мертвец лежал, закинув руки за голову, в правой — револьвер. Длинное пальто Плуга приподнялось и завернулось, как будто он летел с большой высоты. Антон ясно мог разглядеть теперь крупные черты его лица и гладко зачесанные, почти не растрепавшиеся волосы.

— Черт побери! — крикнул вдруг Петер срывающимся голосом.

— Эй, мальчик, полегче, — отозвался голос Стейнвейка из темной столовой. Он так и не встал из-за стола.

— Они положили его перед нашим домом, эти мерзавцы! — крикнул Петер. — Господи Иисусе! Его надо немедленно убрать оттуда, пока боши не подоспели!

— Не вмешивайся, — сказала г-жа Стейнвейк. — Мы не имеем к этому никакого отношения.

— Никакого, вот только лежит он теперь у нас под дверью! Почему они это сделали, как вы думаете? Да потому что тех, у чьих дверей найдут труп, боши арестуют. Как этих, с Лейденской набережной.

— Мы не сделали ничего дурного, Петер.

— Как будто их это волнует! Вот-вот боши придут! — Он двинулся к двери. — Пошли, Антон, быстро, мы должны успеть.

— Совсем с ума сошли! — крикнула г-жа Стейнвейк. Она поперхнулась, откашлялась и выплюнула гвоздику. — Что ты собираешься делать?

— Переложить его обратно или подсунуть г-же Бёмер.

— Г-же Бёмер? Как такое пришло тебе в голову!

— А чем г-жа Бёмер лучше нас? Г-жа Бёмер точно так же не имеет к этому никакого отношения! Жаль, река замерзла. Ну, да что-нибудь придумаем.

— И думать нечего!

Г-жа Стейнвейк тоже вышла из комнаты. В неясном свете, который проникал через окно над входной дверью, Антон увидел, что мать загораживает собою дверь, а Петер пытается оттолкнуть ее в сторону. Он слышал скрежет ключа в замке, слышал, как она кричала:

— Виллем, да скажи же что-нибудь!

— Да… да… — доносился из столовой голос отца. — Я…

Вдалеке снова прозвучали выстрелы.

— Шлепни они его чуть позже, и лежал бы теперь возле г-жи Бёмер! — крикнул Петер.

— Да… — мягко сказал Стейнвейк каким-то чужим, ломким голосом. — Но этого не случилось.

— Не случилось! Возле нас этого тоже не случилось, и тем не менее — вот он, лежит здесь! Я перетащу его назад. Я и один справлюсь.

Он бросился к задней двери, но споткнулся о сложенные матерью в коридоре чурочки и ветки — жалкие остатки деревьев, когда-то росших на пустыре, — и вскрикнул от боли.

— Ради Бога, Петер! — закричала г-жа Стейнвейк. — Ты рискуешь жизнью!

— Это вы рискуете жизнью, а не я, черт побери!

Пока он поднимался с полу, Антон успел запереть кухонную дверь и бросить ключ в темный, заваленный дровами коридор; затем побежал к входной двери и проделал то же самое с ключом от дома.

— Проклятье! — крикнул Петер, чуть не плача. — Да вы все с ума посходили!

Он вышел в столовую, рывком раздернул шторы и уперся здоровой ногой в те двери, что вели в сад. Треснула газетная бумага, которой были заклеены щели, двери распахнулись, и Антон увидел силуэт отца — темный призрак на фоне белого снега. Он так и сидел за столом.

Петер исчез в саду, а Антон вернулся к окну. Он видел, как брат, прихрамывая, появился из-за дома. Как он перелез через забор и схватил Плуга за сапоги. Казалось, он колебался: может быть, только сейчас увидел огромную лужу крови или не мог решить, в какую сторону тащить труп. Но не успел он двинуться с места, как издали послышался крик:

— Стой! Не двигаться! Руки вверх!

Трое мчались на велосипедах вдоль набережной. Вот они бросили велосипеды на дороге и побежали в их сторону. Петер выпустил ноги Плуга, выхватил пистолет из его руки, кинулся, совсем не хромая, к забору Кортевегов и исчез за их домом. Мужчины перекликались. Один из них, в зимнем пальто и шапке, выстрелил и побежал за Петером.

Антон ощутил тепло: мать подошла и стояла рядом с ним.

— Что там? Они стреляли в Петера? Где он?

— За домом.

Антон смотрел на происходящее во все глаза. Второй мужчина, в жандармской форме, вернулся к своему велосипеду, вскочил на него и быстро уехал, а третий, в гражданском, соскользнул по откосу к реке и присел у кромки льда, держа пистолет обеими руками.

Антон сел на корточки под окном, лицом к комнате. Матери больше не было рядом. У стола призраком застыл отец, сгорбившийся еще сильнее, чем прежде, словно он молился, а мать стояла на террасе, выходящей в сад, шептала в ночь имя Петера, и из-за ее спины в дом тянуло ледяным холодом. Ни звука больше. Антон все видел и слышал, но что-то случилось с ним: словно часть его существа отделилась, отошла и наблюдала все со стороны, а другая и вовсе исчезла. И дело не в том, что он постоянно недоедал, а теперь еще и окоченел от холода. Просто все, что он видел сейчас, навеки запечатлевалось в памяти: отец — черным силуэтом на фоне снега — за столом, мать — снаружи, на террасе, под куполом звездного неба. Видение это, развязавшись с прошлым и утратив будущее, как бы замкнулось в себе самом и сопровождало его многие годы, чтобы в конце концов лопнуть мыльным пузырем и исчезнуть без следа.