Расовая теория - [16]

— А больше ничего сделать нельзя? — вырвалось у меня, и я тут же об этом пожалел, но Эрзинг был непробиваем.

— Недавно считалось, что и этого сделать нельзя. Эта инфекция деформирует и размягчает кости, от неё обычно умирают. Моя мать — не Ма, а биологическая мать — подцепила вирус после катастрофы на посадке. Лаконцы, бывает, его цепляют на фоне ослабленного иммунитета — ну и вот. Она покалечилась, нервы… Оказывается, была беременна несколько дней. Конечно, случись это где-нибудь в цивилизованных местах, а не на дикой планете, её бы от меня избавили. Но спасатели подзадержались — а когда потеряшек нашли, было поздно. Её организм уже собрал меня из бракованных деталей.

— Ты родился на Мейне? — спросил я, хоть слова застревали в горле.

— Да, — сказал Эрзинг и так точно швырнул использованный шприц в кюветку на другом конце комнаты, что без телекинеза явно не обошлось. — Лаконцы печально посмотрели на меня и решили, что я не жилец в лучшем из миров. Что ласковые руки Солнечных Дев заберут меня в хрустальные сады рая, этого не избежать. И размышляли, стоит ли затягивать мою агонию.

— Но ведь… — заикнулся я, а Эрзинг усмехнулся.

— Ли-Рэй, Ма пыталась лечиться в этом медицинском центре. Лучевое поражение, ага… Её они, как ты понимаешь, отлично вытащили, но обрадовали, что жить ей придётся без детей. А Ма любит детей, она переживала. И тут вдруг рядом такое дело — абсолютно неуместный в нашем лучшем из миров полудохлый уродец-парапсихик. Ма запретила им меня добивать.

— Да! — вставила Дотти. — Мама сказала, что заберёт Эрзинга себе. Её пугали — ну, просто ужасно — все, и доктора, и лаконцы, ей все говорили, что она не справится, что будут спонтанные эти… выбросы ПП… что младенчик ей дом спалит, она же не умеет блокировать ПП у детей и научиться не сможет, потому что не парапсихик…

— Научилась, — сообщил Эрзинг с глубоким уважением, переходящим в восторг. — Сначала мне было очень плохо, понимаешь, и я был очень тихий. Ма начала поддерживающую терапию, мне чуть полегчало и появились силы орать. Я орал целыми днями, во всех диапазонах, и голосом, и телепатически, вокруг меня всё летело на пол и в стены, Ма заменила все предметы в нашей комнате на негорючие — но её одежду я всё-таки поджигал два раза. Честное слово, Ли-Рэй, я не знаю, откуда у Ма столько сил и терпения — мы ведь как-то это пережили, оба.

— Когда стало ясно, что у Эрзинга интеллект выше среднего, лаконцы порывались его исследовать, — снова встряла Дотти. — Только Мама не разрешила к нему приставать — его чужие раздражали…

— Только ты не раздражала, — ухмыльнулся Эрзинг. — Просто, понимаешь, бесит, когда кто-то сперва собирался тебя придушить, а потом начинает жутко интересоваться твоим здоровьем.

— Не я… — сказала Дотти задумчиво. — Не тебе, кстати, удивляться Маминому терпению — ты тоже невозможно терпеливый. Я ведь была несносная, да?

— Никогда ты не была несносная, — возразил Эрзинг. — Ты была нервная и печальная. Кто угодно был бы таким, если бы его украли из дома, искалечили и продали, как куклу. Но ты всегда была очень милая и обожала обниматься.

Дотти сделала скорбную мину — и Ларга сделала скорбную мину, цепляясь за её плечо. Эрзинг наблюдал с еле заметной усмешкой.

— Я, наверное, тебя тискала, как плюшевую зверюшку, — сказала Дотти покаянно. — Тебе ведь было больно…

— Было бы — сказал бы, — возразил Эрзинг.

— А откуда взялся Жук? — спросил я.

Мне уже не было страшно. Я слушал и становился мейнцем — так я это воспринимал, Проныра. Переставал быть кэлнорцем. Мне больше не хотелось быть кэлнорцем. Мне больше не хотелось, чтобы Кэлнором стала вся Вселенная, потому что я уже начинал понимать, какова ценность тех, кого мы считали недочеловеками.

Я понимал, что они должны оставаться такими, как есть.

— Жук — это просто, — сказала Дотти. — Одна стая нашла в Просторе повреждённый транспорт с Раэти. Она говорила, что на букашек не напали, у них случилась какая-то беда с двигателями — и экипаж погиб. Груз транспорта был — яйца. Ну… почти все яйца тоже погибли. Но одно осталось, и парни забрали его с собой.

— Ага, — кивнул Эрзинг. — Но они ведь знать не знали, что раэтяне с Мейны этим яйцом не заинтересуются. Оказывается, это была… чёрт разберёт букашек! — то ли контрабанда, то ли какой-то безответственный эксперимент. В общем, яйца оказались не обработаны каким-то идентифицирующим ферментом и не… тут я не могу толком объяснить. Вроде бы, яйца должна как-то отмечать их матка, чтобы можно было их определить по её меткам, а потом эти яйца проходят какую-то хитрую обработку, после которой из них вылупляются полезные члены общества…

— Да, да! — перебила Дотти. — На этих яйцах не было идентификаторов. Из них могли вылупиться только самцы-солдаты, поэтому наши букашки решили, что с яйцом опасно связываться: мало ли, на что оно запрограммировано!

— И наша Ма, у которой талант приходить на помощь детям, попавшим в беду, отняла у них это яйцо, — улыбаясь, сказал Эрзинг. — Она сказала, что букашки — разумные существа, значит, детёныша букашек можно воспитать, несмотря на сомнительную программу. И — вот он, наш Жук. «ХНЖУ» — было написано на контейнере, в котором лежала эта партия яиц, и мы все неправильно произносим это слово. Оно означает «странник», и его умеют правильно выговаривать только Жук и Ма.