Раскаты - [28]

— Спиря… — почти шепотом сказал Сергей Иванович, стряхнув невеселые мысли о куме. — А правду говорят, что ты будто стихи большой мастак сочинять?

— Да уж прям большой. Это из-за частушек, что ли? Великое дело. Я их пудами могу выдавать. — Говорить Спирьке явно не хотелось об этом, он даже обозлился, похоже. — И кто ходит треплет обо мне?

— А ты ладно, не сердись, — остановил его Сергей Иванович. — Лучше поскажи мне чего-нибудь. Если помнишь, конечно.

— Почитать? — Спирька удивился, но головы к нему так и не повернул, только скосил глаза, надо полагать, с пытливым прищуром. — А чего? Поматерное, шутейное или… ну, самое мое?..

— Нет уж, давай что ни на есть «самое».

Спирька — не понять было, то ли решился, то ли нет — вздохнул опять глубоко, откинул свой соломенный навильник на штакетник. Смотрел куда-то вверх и молчал. Сергей Иванович проследил за его взглядом, но ничего там, кроме тусклого и темного неба с несколькими звездочками, не увидел. Заговорил Спирька, когда Железин решил было, что читать тот раздумал, и что вообще-то поздно уже, надо бы зайти в дом да заснуть хоть часок.

— Ага, вот это, наверное, подойдет сейчас, — сказал Спирька ясным голосом. — Ну, слушайте тогда.

Читал он, не теряя эту ясность, чуточку нараспев, но хорошо выделяя каждое слово. Наверно, слышно было его в ночной тишине далеко, на том порядке Линии точно, село позаснуло уже, только разве последние парочки еще ворковали на крылечках, а им, известное дело, лишь бы самим никто не мешал.

Когда свои великие крыла

Высо́ко держит ясное светило,

Мне так мила зеленая земля,

Я — человек, мне все земное мило.

Но в срок назначенный погаснет день,

И полыхнут Стожары надо мною.

И Млечный Путь — дорога лебедей —

Вдруг зазвенит натянутой струною.

И — чу! Опять, опять он, чей-то зов иль крик

Родился в том бездонном звездном звоне!

Опять, опять он в сердце мне проник

И опалил, обжег меня до стона.

Однажды переполнит этот жар

Всю грудь мою, и — сердце на частицы!

И бабочкой, летящей на пожар,

Моя душа на звездный зов помчится… —

Спирька споткнулся, помолчал и, бормотнув: «Ага, здесь надо еще…» — дочитал изменившимся, потухшим отчего-то голосом:

Наутро отнесете на погост,

Вздыхая, вы мое пустое тело.

И скажете: «Пустое это дело —

Все вверх смотреть.

Что толку с этих звезд?»

И замолк. Теперь уже, чувствовалось, прочно и надолго.

Сергей Иванович, пораженный напевом простых и, казалось бы, во всем понятных слов, не сразу пришел в себя. На сердце было сладко и мягко, будто плавало оно в топленом теплом масле, и не то в груди, не то в голове все еще звучали: «И Млечный Путь — дорога лебедей… И бабочкой, летящей на пожар, моя душа на звездный зов помчится…» Поднял глаза вверх и даже вздрогнул: показалось, будто там, высоко-высоко у самых звезд, ставших вдруг большими и яркими, летит упрямая маленькая бабочка.

— Ну-у, Спи-ирька-а… — выдохнул наконец. — Это как у тебя так получается?

Спирька не отвечал, но Сергей Иванович почувствовал, как он пожал плечами. Да и то верно: разве можно ответить на это? У него у самого-то бывают порой такие чудные виденья, что враз к Самсону присоседят, проговорись кому-нибудь. Особенно круги волновые эдакие мучают перед самым сном: цветные-цветные, цветнее радуги, без конца расходятся, из какой-то невидимой точки и расходятся, расходятся от нее без конца. Даже Марье не говорил о них ни разу.

— Слышал я в Речном по радио — будто смогут люди полететь к ним когда-нибудь, — сказал Сергей Иванович, смотря на звезды. — Ты как об этом думаешь?

— Да я знаю, что полетят, — ответил Спирька, снова пожав плечами. Сказал так, словно сам видел, как люди готовятся лететь к звездам, и ничего в том удивительного нет.

— Учиться тебе надо, Спирька! — сказал Сергей Иванович. Он даже вскинулся от этой нежданной, но такой верной мысли. — Верно, учиться тебе надо. Давай-ка, брат, возьмись еще разок за книги. И ступай осенью в Чебоксары, там, говорят, новый институт открыли. По твоей вроде части. А об отце не думай, присмотрим мы за ним с Марьей, каждый день будем навещать. Ему много и не надо — поесть да попить. А то и к себе его заберем, места у нас хватит. И тебе станем помогать. Когда деньгами, когда чем.

— Да больно вам нужно такое добро! — опять начал сердиться Спирька. — Да и не хочу я учиться, а… — квохнул коротким смешком, — хочу жениться.

Это Сергей Иванович знал. Но знал также, что вот тут-то он ничем ему помочь не сможет. Каким хошь будь хорошим парнем Спирька, хоть золотым будь, а воля-то — Варькина. И все же сказал — правда, не совсем уверенно:

— Ну хочешь, поговорю я с ней? Не знаю, конечно, что выйдет, но слушалась она меня… Я не против, должен ты это чувствовать.

— Нет, я сам! — Спирька аж подскочил на лавочке. Представил, видно, как Сергей Иванович говорит Варьке о нем, когда сам он и близко не подходил к ней, не то чтоб жениться! — Ладно, пойду я, дядя Сергей, — сказал вдруг тускло и квело. — А так… спасибо.

И пошел не вниз по Линии, к своему дому, а почему-то вверх, в сторону Поперечного, и в нетвердом утреннем свете видимо проступал за ним темный след на росной траве.

5

Варька вприщур воровато озыркала лежащее рядом большое белое тело и невольно отдернулась: и красные припухшие губы Алеши под пшеничным пушком неспелых усов, которые она вторую ночь целует бесстыдно и жадно, и желтая вьюшка на широкой его груди, и длинные руки его, и туго-бугристая нога, выпроставшиеся на верх простыни, — все, это, такое жарко-близкое в темноте, при раннем неплотном свете вдруг показалось совсем чужим. Тихо повела руку за голову, нащупывая в изголовье сорочку, потянула ее на себя, но лишь поднялась-присела — Алеша коснулся спины холодными пальцами.