Рапорт из Штутгофа - [13]
«Неужели у него нет матери?» — думал я, закрыв глаза. А когда снова открыл их, я увидел, что старуху спускают на одеяле. Потом она ударилась о борт, люлька из одеяла перевернулась, и тут все увидели, что нога старой женщины от бедра до щиколотки была в гипсе. Если бы двое молодых мужчин не подхватили её и не положили на причал, несчастная упала бы в воду.
Итак, «подлинные виновники войны» высажены на берег. Теперь эти представители низшей расы будут отправлены туда, где над ними учинят суд и расправу.
У причала на железнодорожных путях стояло несколько вагонов. Как только последний еврей сошёл с судна, гестаповцы стали загонять их в два товарных вагона.
Кто-то из нас крикнул им на прощанье:
— Держитесь, друзья!
— Мы держимся. Будьте здоровы, земляки!
Если не ошибаюсь, слова эти произнёс доктор Фридигер.
6. НЕВОЛЬНИЧИЙ ЭШЕЛОН В ТРЕТЬЕМ РЕЙХЕ
Когда евреев погрузили в вагоны, настал наш черёд.
— Шагом марш! — послышалась команда, и мы нестройными колоннами двинулись к поджидавшим нас вагонам.
— Какой слабенький у вас шаг, ребята, — с издёвкой сказал начальник станции, тоже нацист в форменной одежде, который всё время стоял на причале и с явным удовольствием смотрел на эту гнусную сцену.
— Ничего. Там, куда их везут, они всему научатся, — отозвался один из гестаповцев. Оба громко захохотали.
Нас было полтораста человек, включая семерых девушек. И если евреев, которых, по нашему подсчёту, было около двухсот человек, запихнули в два товарных вагона, то мы оказались в трёх вагонах, по пятьдесят заключённых в каждом. Вот что значит разница между германцем и паршивым евреем!
Случайно я попал в один вагон с девушками. Это был вагон для перевозки скота, и большая, окованная железом раздвижная дверь была здесь единственным отверстием, если не считать двух крошечных окошек под самым потолком. В вагоне не было ни скамеек, пи соломы. Зато на полу лежал толстый слой вонючей земли, которая осталась здесь от перевозки свёклы и картофеля. Как только последнего заключённого затолкали в вагон, дверь задвинулась, и нам не удалось выгрести эту грязь.
Пятьдесят взрослых людей в маленьком вагоне для скота! Лишь тот, кто сам испытал подобное удовольствие, может представить себе, что это такое. Но нам ещё повезло. Евреев загнали минимум по сотне в каждый вагон, а среди них были и больные, и старики, и дети.
И вот началось путешествие, которое тысячи совершали до нас и тысячи — после; путешествие, не поддающееся описанию и превосходящее всё, что может измыслить самая пылкая фантазия.
Когда мы лежали в корабельном трюме, я не раз вспоминал о тех судах, на которых перевозили рабов из Африки в Америку. Высадка на берег, охота за людьми, невольничий корабль… И всё же между немецким судном и невольничьими кораблями была одна очень существенная разница. Негры-рабы представляли определённую ценность, и охотники за рабами, так же как и работорговцы, были всё-таки заинтересованы в том, чтобы их живой товар прибыл к месту назначения в возможно большей сохранности и, во всяком случае, остался живым. Что же касается нацистских эшелонов с рабами, то здесь всё обстояло как раз наоборот. Никому не было дела до того, прибудут ли рабы третьего рейха на станцию назначения живыми или мёртвыми; по сути дела нацистам было даже удобнее, если заключённый к моменту прибытия оказывался мёртвым и попадал прямо в крематорий.
Резкий толчок, вагон тронулся, и все попадали на пол. Но проехали мы только до станции Свинемюнде. Некоторые пытались выглянуть в маленькие окошки под крышей, чтобы понять, где мы находимся, но не тут-то было. Кто-то стал снаружи забивать окошки планками, оставляя лишь маленькую щёлку, шириной с палец. Потом мы услышали несколько слов, произнесённых шёпотом по-французски. Один из наших товарищей, который знал французский язык, громко сказал:
— Товарищ, сделай пошире отверстие, а не то мы задохнёмся.
— Тише, — послышалось в ответ. — Они стоят совсем рядом и не спускают с меня глаз.
— Кто ты? — спросили мы.
— Французский военнопленный. Да здравствует свобода! Да здравствует народ! Прощайте, товарищи!
Начало октября 1943 года в Северной Германии было тёплым и сухим. Это было настоящее бабье лето. Было около полудня, но в вагоне царила тьма кромешная. Скоро мы начали страдать от недостатка воздуха. Мы обливались потом, задыхались, охали и стонали. Страшно мучила жажда.
И всё-таки мы старались не падать духом. Сидеть пришлось прямо на грязном полу. Наши новые пальто, которые уже основательно истрепались в корабельном трюме, теперь приобрели совсем ужасный вид. Мы снова попытались завести какой-нибудь разговор. Больше говорили девушки: они рассказали нам о том, что им пришлось пережить после отъезда из Хорсерэда. В тюрьме Востро их разбудили рано утром и привезли к судну, стоявшему у Лангелинье. Здесь они наблюдали, как на судно сажали евреев. Одна молодая девушка прыгнула за борт н пыталась достичь берега вплавь. Однако гестаповцы догнали её на лодке и снова водворили на судно. Вероятно, поэтому они и следили за нами так внимательно, когда загоняли нас в трюм.
Некоторые пытались доказать, что они не евреи, к одну молодую чету действительно отпустили домой. Был там ещё молодой человек, — совсем не похожий на еврея; гестаповцы спросили его, верно ли, что он еврей.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.