Рапорт из Штутгофа - [11]
Мы стояли долго, очень долго. Наверное, было уже что-нибудь около полудня. В трюме группами лежали дрожащие от холода люда, лежали и спорили о том, почему мы стоим. Не оказались ли мы пешками в какой-то крупной политической игре? Не велись ли в этой связи какие— то переговоры? Тогда мы ещё не знали, что кроме нас на судне были люди, которых, очевидно, ожидала ещё более ужасная судьба… Наконец якорь был поднят, машина опять заработала и мы двинулись.
Если не считать тех, кто позавтракал своими собственными припасами сегодня утром, мы не ели уже со вчерашнего вечера. Нас мучил голод и особенно жажда. Не знаю, сколько времени мы плыли. Во всяком случае, уже наступил вечер. Об этом мы могли судить, глядя в узкие отверстия люков, выходящих на палубу.
Потом что-то произошло. Сначала по трапу спустился гестаповец, вооружённый автоматом. Не говоря ни слова, он подскочил к борту и поднялся по шпангоутам так, чтобы видеть сразу всех заключённых. Направив на нас автомат, он приказал отойти к противоположному борту.
Когда его приказ был выполнен, по трапу на несколько ступенек осторожно спустились два нацистских офицера. Они стояли высоко над нами — один выше, второй немного ниже. Одной рукой цепляясь за трап и держа в другой револьвер, они направляли его то на одного, то на другого заключённого.
Они долго стояли так, не говоря ни слова; на их лицах застыло холодное, непроницаемое выражение. Узкие циничные губы были крепко сжаты. Двигались только револьверы. Казалось, они хотели спровоцировать нас на какое-нибудь высказывание или опрометчивый поступок. Однако всё обошлось благополучно. Неожиданно и без всякого повода один из них заорал:
— Среди вас есть евреи?
Ему никто не ответил, никто даже не пошевелился.
— Ну ладно, это мы выясним! — прокричал он.
Снова молчание. На несколько секунд воцарилась тишина. Гестаповцы не отрываясь смотрели на нас безумными глазами и направляли револьверы то в одну, то в другую сторону. Вдруг один из них, кажется, тот, что стоял ниже на ступеньках трапа, спросил очень вежливо и, пожалуй, даже вкрадчиво:
— Вы не голодны?
— Голодны, — закричали все хором. — Мы не ели со вчерашнего вечера.
— Ха-ха-ха! — Лица гестаповцев передёрнула зловещая усмешка. — Ха-ха-ха! Значит, вы не ели со вчерашнего вечера и теперь голодны. Ха-ха-ха! Так затяните же ремень потуже и двадцать раз преклоните колена. Это испытанный способ против голода, — ухмылялся один из них, в то время как другой шумно выражал ему своё одобрение. — А теперь ложитесь-ка и постарайтесь хорошенько выспаться, чтобы в Германию вы приехали отдохнувшими. Ведь там вам придётся поработать, — добавил он, после чего оба офицера под прикрытием гестаповца с автоматом поднялись обратно на палубу.
Через час в наш трюм опустили ведро тёплого «кофе». Наверное, до конца дней своих я так и не пойму, откуда вдруг такая милость…
Медленно, бесконечно медленно тянется время. Мы уже вышли в открытое море. Через люки видно, как вахтенные надевают спасательные куртки. Очевидно, они разыгрывают этот спектакль специально для нас и именно в той части палубы, где их просто нельзя не увидеть. Но в этом нет необходимости, ибо мы и так знаем, что, если судно наскочит на мину, мы все пойдём ко дну. О спасении не может быть и речи. И мы даже не выставляем дежурных, так как находимся внизу, у самого киля.
Тем не менее я заставил себя как-то свыкнуться со всей этой обстановкой. Впоследствии мы часто убеждались в том, что ожидание расправы бывает ужаснее, чем сама расправа. Найти сколько-нибудь подходящее местечко для отдыха здесь было нелегко. Меня подозвал один товарищ. Он соорудил себе ложе на дне большой клети для лошадей.
— Здесь тепло, — сказал он, — а места хватит и для двоих.
Я заполз в клеть и улёгся возле него. Он оказался прав: здесь было тепло. Я лежал и думал; думал о семье, о том, что нас ожидало впереди; думал о тех, на кого падала ответственность за нашу судьбу, и о том, что нам ещё предстояло пережить; наконец я заснул и спал до тех пор, пока свет не стал снова пробиваться сквозь палубные люки.
Наступило утро, море было совершенно спокойным. Среди нас были моряки, и они говорили, что, судя по всему, мы плывём к Штеттину. Моряки оказались правы. Очень скоро «Фатерланд» подошёл к причалу Свинемюнде.
Как только судно пришвартовалось, нам приказали подняться по трапу. Когда мы, подгоняемые окриками и бранью, вышли на палубу, в глаза ударил яркий утренний свет. Мы осмотрелись. Кроме нескольких небольших военных кораблей, в порту не было ни одного судна. По причалу ходили какие-то подростки с винтовками в руках. Все гестаповцы высыпали на палубу. Они курили те самые сигареты, которые вчера отобрали у нас. Гестаповцы погнали заключённых вниз по мосткам на причал. Здесь нас построили между железнодорожными путями.
Итак, мы в Германии, в третьем рейхе.
5. В СВИНЕМЮНДЕ
В то октябрьское утро, когда нас построили на причале в Свинемюнде, мы впервые увидели, что такое зверский нацистский террор. И впервые поняли, какую всемирно-историческую трагедию переживал в эти годы еврейский народ.
