Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [61]

*

Этот разговор пришёлся на то время, когда Animals вместо Малыша Ричарда, который отказался участвовать в программе, появились без фонограммы на Ready, Steady, Go! Для нас этот выступление оказалось очень важным событием, ещё более укрепив нашу репутацию и подняв престиж, и показало, что мы на самом деле являемся отличной рок–н–ролльной командой. RSG, как все мы её ласково называли, оказалась жизненно важным ингредиентом для «запуска» Animals в мир поп–индустрии.

На одном из RSG-шоу я пел вместе с Крисом Фарлоу и Отисом Реддингом, разыграв джем на троих. Когда несколькими неделями позднее поставили в план передачу с участием Нины Симон, администрация программы забеспокоилась, что та слишком замкнутая, да к тому же настроенная против белых, да и вообще, по слухам, очень несговорчивая особа. А у нас как раз в январе 1967 года вышла сорокопятка с нашей версией её песни Don't Let Me Be Misunderstood, а мне к тому же чуть позднее удалось познакомиться с Ниной. Вот Майкл Линдси—Хогг и позвонил мне, с просьбой выступить посредником между ним, аудиторией RSG-шоу и Ниной.

Никогда не забуду эту первую с Ниной встречу. Это случилось во время наших американских гастролей, как раз когда нашу Don't Let Me Be Misunderstood постоянно крутили по радио, а сорокопятка находилась на вершине списка популярности. Мы всей гурьбой отправились посмотреть её выступление в студенческом театре Хантер–колледжа.

Меня удивило, что всё её внимание было обращено ко мне и моим ребятам. Я слышал, что она дама с особенностями. Контрамарки нам устроила наша подруга — фотограф, Линда Истман (МакКартни). Студенческая публика сидела как завороженная, буквально не дыша. Баллады о боли и любви лились одна за другой, «Раб и Марта», «Предчувствие свободы» и «Проклятие белой расы». Огненным штормом её музыкальное стремительное нападение безжалостно и неослабевающе теребило натянутые как струны души двух тысяч сидящих перед ней, разделяющих с ней и боль, и страдания, и муки, нашедшие прибежище в сердце этой прекрасной чёрной женщины. Она удивительна. С трепетом ждал и почти догадывался, что скажет она, когда объявит Don't Let Me Be Misunderstood. Холодно, сквозь зубы, сказала, что песня эта стоит в списках популярности в исполнении какой–то популярной рок–н–ролльной команды, и я почувствовал на себе её пронизывающий взгляд. Она узнала того самого коренастого невысокого парнишку из Animals, кто отважился спеть песню Нины. Конечно, все головы повернулись в мою сторону. Плевать, я здесь, как и они, пришёл посмотреть на неё и какая разница мне, что они все подумали.

Но когда она подошла к концу, и замолкли последние ноты её собственной версии этой песни, я проникся симпатией ко всем ним. Какой же я болван. Какие мы все болваны играть её четровски быстро. Мы каждый раз играли её слишком быстро.

«Она великолепна, но она не жалеет себя, так петь», — подумал я.

После нескольких бисов и букетов цветов Нина покинула сцену, и публика стала расходиться. Линда Истман предупредила, чтобы мы сразу не сбегали. Она усадила нас и повторила, увидев, что я уже был готов уйти, чтобы мы подождали немного и зашли потом за кулисы, ей очень хотелось познакомить нас с мисс Симон. За кулисами толпился народ, слышны были слова благодарности. Мы проторчали там минут пятнадцать, прежде чем за нами пришли и сказали, что Нина готова принять нас. Мы вошли в большую гостиную, в которой уже никого не было, кроме невысокого, коренастого и очень суетливого джентльмена, который, как мы выяснили позднее, был мужем и импресарио Нины — бывший нью–йоркский полицейский. В углу в кресле сидела Нина.

— А вот ты какой, этот маленький крикун, укравший мою песню, ради своей выгоды, не посчитавшись с моей музыкой. Тебе придётся объясниться, чтобы успокоить разволновавшуюся старушку, скверный мальчишка.

Говоря, он стоял, скрестив на груди руки, и, окончив свою тираду, повернулся к своей женщине.

— Худшая интерпретация этой песни, какую я когда–либо слышала, мистер, — сказала Нина, отворачиваясь к зеркалу.

Я онемел и изо всех сил старался собрать воедино свои мысли и чувства и заставить заработать свой мозг, чтобы как–то защитить себя.

— Не собираюсь оправдываться за то, что сделал, — ответил я.

— Не собираешься оправдываться? Не собираешься оправдываться? Почему ты…

— Минутку, — перебил я её. — Я принесу свои извинения, конечно, я извинюсь, если вы принесёте извинения тем несчастным беднякам, которых вы оставили за бортом, которые по–прежнему гнут спину на полях Миссисипи. Если вы отправитесь туда и попытаетесь оправдаться перед теми парнями, за то, что записав их песни, не поставили на пластинке их тюремные клички и номера. [Мисс Симон только что записала долгоиграющую пластинку, поместив на неё песни батраков, прежде уже записанные продюсером Аланом Ломаксом прямо на полях Миссисипи и Алабамы.] Потому что это их песни, не ваши, и я хочу напомнить вам, что с тех пор как моя группа записала вашу Don't Let Me Be Misunderstood, имя Нины Симон стало очень популярным у нас в Англии среди публики, покупающей пластинки. И теперь они с нетерпением ждут встречи с вами, хотят услышать ваш голос и ваши замечательные песни, они все стремятся купить ваши пластинки, мисс Симон, — сказал я и повернулся, чтобы уйти.