Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [51]

In the wee wee hours,

that's when I think of you,

I wonder if you

still remember

all the things

we used to do,

in the wee wee hours.

Из Сакраменто путь наш лежал на юг в Лос—Анжелес. Впервые я увидел Лос—Анжелес, город ангелов, впервые я увидел и Голливуд. Я знал, что в один прекрасный день я буду там и проведу там не один день. Я был поражён. Восхищён. Покорён. Обескуражен. А его студии, на которых снимались все эти фильмы! Целый небольшой город. Семь пригородов окружают центр. Каждый прекраснее другого. Роскошные виды. Роскошные женщины. Целлулоид влечёт женщин, как нефть доллары.

Однажды в одном из лучших ресторанов города, куда я пришёл в свой выходной со своей подружкой, я заметил Джеймса Гарнера, известную кинозвезду, сидящего в кабинке прямо напротив нас. Гарнер явно смотрел в нашу сторону, я уж подумал, не положил ли он глаз на мою пассию, но он, оплатив счёт и собираясь уже уходить, вдруг свернул к нашему столику и спросил меня, не один ли я из Animals. И, получив утвердительный ответ, сказал, что не уйдёт домой без моего автографа. Его слова закинули меня на седьмое небо. Верилось с трудом. Мы, со своим рок–н–роллом, оказывается, могли соперничать и даже привлечь внимание таких звёзд кино с их немыслимыми гонорарами и популярностью. Для меня это стало настоящим откровением.

Нас пригласили выступить в наихудшем месте, где приходилось давать концерты группе Animals. Театр был похож больше на помещение цирка с вращающейся в центре круглой сценой, чтобы каждая часть зрителей могла тебя хорошенько рассмотреть. В теории великолепная идея. Но. Если музыканты у тебя начинают вращаться, то и звук тоже вращается вслед за ними. В итоге получаешь звуковую кашу, и ни публика не получает удовольствия, ни ты от своего выступления. Получается, что ты только несколько секунд играешь для определённой части слушателей, к4оторая в данный момент находится непосредственно перед тобой. Сплошная нелепость. Да к тому же нам отрезаны все пути к отступлению. Оставалось только окружить себя строем полицейских и накрыть на стол. Всё, как говорится, завязано на любви и войне, и я, взглянув в сторону Чеса, крикнул публике:

— Вперёд, за ним, за тем Великаном!

Всё как обычно. В любом случае, мы все собрались и сделали всё, что от нас зависело. Но особенно в тот вечер постарались мы с Хилтоном. Мы поработали на славу. И, как всегда, публику мы завели. Они забросали сцену своими мокрыми трусиками и пакетиками с печеньем в виде зверушек, всё как всегда. Когда пришло время нашей финальной Talking About You, того места, где мы поём хором, народ полностью сошёл с ума.

Охране пришлось изощриться, чтобы снять нас со сцены, хотя я не видел и шанса спуститься оттуда в безопасности. Их идея заключалась в том, чтобы Питер Грант подал им сигнал, когда начнутся наши последние номера. Затем, окружив нас плотным кольцом, вооружённые только дубинками, сопроводят они нас за кулисы. Один из копов повернулся ко мне.

— Ну, всё готово, теперь только держись покрепче за мой ремень. Три, четыре… пошли…

Мы пробивались, расталкивая локтями, работая дубинками, расчищая себе дорогу через весь зал в дальний конец к входу в коридор, ведущий в наши уборные. Час шёл прямо передо мной и возвышался как гора. Слева от меня — Хилтон, его мелко трясло, волосы слиплись, глаза вращались от ужаса. А я, прямо за ним, стараясь изо всех сил не отстать от моего спасителя–копа. Хотя, в душе всё это мне представлялось совершенно невыполнимым.

Но тут мне пришло в голову, что эти копы, всё это проделывали уже не раз, и, будьте уверены, они знали свою работу. Мне просто оставалось следовать полученным инструкциям, и, спасая свою жизнь, я вцепился мёртвой хваткой в его ремень. Но тут кто–то выскочил сзади и свалил меня с ног. Нужны были лишь секунду, чтобы снова ухватиться за спасительный ремень, но их у меня уже не было. Сзади напирали. Из последних усилий я сделал рывок вперёд и уцепился за кобуру. Ствол его пистолета ударил меня по губе, и я соскользнул по его ноге. Жгучая боль пронзила мои губы. Осколки зубов остались у меня во рту.

В артистической я нашёл Хилтона в ещё худшем состоянии. Его светло–серый сценический костюм изодран и в пятнах крови. А сам, обхватив голову руками, забился в угол дивана, бормотал проклятья и был страшно зол.

Нам всем срочно нужно было что–то предпринять.

— Никаких больше театров с круглой сценой, Майк, пожалуйста.

Все находились в бедственном положении. Затем в тот же вечер, в гостинице мы привели более веские аргументы:

— Какого чёрта мы вообще играем в этой Сан—Фернандо, мать её, Долине?

Я так никогда и не сыграл в знаменитой Голливудской Чаше, пока не отыграл там концерт уже несколько лет спустя с Новыми Animals.

10. Ушедшие в отрыв

Мы стали «Ушедшими в отрыв», юными лордами нового привилегированного класса в наших королевских апартаментах — закрытых клубах рок–музыки. Женщины выстраивались в очередь в ожидании аудиенции, мы растолстели и тратили деньги не считая.

В Лос—Анжелесе мы вкусили глянца жизни, которая очень скоро нам приелась, и мы заскучали. Интервью, телевидение, адвокаты, фан–клубы, звукозаписывающие контракты… деньги. Что мы собираемся делать со всем этим? Что всё это сделает с самими нами?