Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [52]

Джон Стил играется со стеклянными дверьми. Хилтон Валентайн практикуется в гипнозе на пьяницах, чтобы те пили не виски, а водку. Час с Аланом запустили в бассейн акул. А мы с Таппи висим по большей части на телефоне, кому из нас двоих удастся собрать больше девочек–по–вызову.

Со временем мы вернулись к реальности. Мы приехали домой, в Ньюкасл. Вскоре мы все собрались в пабе Тайнсайд. Когда Битлы вернулись в свой Ливерпуль после триумфального шествия по Америке, их встретили с пренебрежением, и нам было любопытно, как нас встретят на родине. Мы не ждали ничего особенного. Но когда в восемь часов вечера наш поезд прибыл на Ньюкаслский Центральный, мы услышали странный гул. Какое–то завывание, похожее на нестройный хор гудков.

— Что это, Час? Как думаешь, Час, это какой–нибудь из современных дизельных локомотивов или что–нибудь ещё?

Час поднёс трубочкой ладонь к уху и прислушался.

— Нет, это точно не дизель, это крики подростков.

В это было трудно поверить. Мы уже были испытанными ветеранами и не были так глупы, чтобы высовываться из окон навстречу чуть ли не бунтующим массам. Сотни подростков, мальчишек и девчонок, заполонили вестибюль вокзала. Стихия. Паровоз медленно приближался к концу пути, за чугунными воротами, ведущими на платформу — устрашающая картина. Сплетённые в неуправляемое стадо, на грани помешательства. Пешие, конные полицейские, с ними не справлялись. По крайней мере, находясь за оградой, они не могли выскочить на пути. Мы с Хилтоном попрощались с ребятами и пошли в конец поезда. Пришло время каждому действовать самостоятельно, а мы оба жили в самом конце пригородной ветки. Перекинув через плечо наши дорожные сумки, мы прошли верхом по пешеходному переходу и спустились к пригородным поездам, чтобы попасть на побережье, всё ещё опасаясь встречающей толпы.

Нам повезло, затерявшись среди остальных пассажиров, мы остались незамеченными. Но мы слышали вдали усиливающийся вой толпы. Мы успели как раз вовремя, наш паровоз уже разводил пары и только мы сели, как поезд тронулся, увозя нас в Уитли—Бэй. Моя станция была предпоследней, Хилтону же выходить на конечной. Странное ощущение. Через какие–нибудь десять минут моя родная платформа. Родные улицы типичного английского пригорода. И вот я иду, сумка через плечо, домой, по знакомой с детства улице, а прохожие с глупым видом пялятся на меня.

Пинком ноги открываю дверь и кричу вверх на лестницу.

— Привет, есть кто–нибудь дома, это я, транжира и мот. Я вернулся.

Я сбросил саквояж на ступеньку лестницы и поднялся наверх.

Встретила меня мать, как обычно, своим «Э-э», всякий раз, когда была удивлена, или кто–нибудь приходил в гости. Её лицо пряталось за огромной роговой оправой очков, стёкла которых делали её глаза ещё больше.

Вышел отец.

— Эрик? С приездом домой, сынок.

Ну, вот и дома, родной Ньюкасл. Неизменный чай и ячменные лепёшки. Господи… этот телефон, звонит не переставая.

— По телевизору тебя показывают, ты в новостях, прямо сейчас!

Снова звонит телефон, и одновременно кто–то стучится во входную дверь.

— Кто там?

— Какая–то школьница, пришла за автографом.

Сумасшедший дом. А родители в восторге. Нужно срочно пройтись. Я уже дома с восьми вечера. К половине одиннадцатого я вылез в город потусоваться с приятелями. Брожу по улицам, пытаясь подбодрить себя. Я уже сросся с рок–н–роллом и без новых впечатлений как не свой.

После Ньюкасла снова Лондон. Это наша рабочая студия. М. Дж. с Аланом и Часом сняли себе жильё в Холланд–Парке. Таппи с Хилтоном — в Эрл–Курте, я же поселился в Далмени–Курт, 6, Дьюк–стрит, в самом сердце Вест–Энда. Надо же чувствовать себя как дома.

Мне нравилось жить в Сент—Джеймсе. В моей парадной висела элегантная хрустальная люстра, а лестница была оборудована старинным с вычурной решёткой лифтом, которым я пользовался исключительно редко. Он так медленно поднимался, что каждый раз меня удивляло, что он вообще работает. Когда ко мне приходили гости, и я хотел произвести на них впечатление, я сажал их в этот лифт, нажимал кнопку, а сам взбегал на четвёртый этаж по лестнице, открывал квартиру и ждал их в дверях.

— О, заходите, будьте как дома, бокал Бужелё или Ньюкаслского тёмного эля?

Это действовало безотказно, особенно на курочек. Бужелё я доставал у одного из самых крупных импортёров ликёров, расположившегося непосредственно перед моим домом в Сент—Джеймсе, а тёмным элем снабжал меня Таппи Райт, привозя его в своём синем Коммере прямо из Ньюкасла. Ах, да, Сент–Джеймс, W.1. там было всё, что нужно молодому поколению. Запирающийся гараж для моего Корвета напротив, через улицу и итальянский ресторан внизу, откуда всегда мне приносили еду прямо в кровать в те редкие дни, когда я болел. Уютный небольшой паб на углу, будто сошедший со страниц диккенсовских романов, мощённые булыжником дворы и глухие переулки, ведущие к одному известному клубу, Скоч–в–Сент—Джемсе. Владельцем этого ночного клуба был Луис Браун, а вёл все дела в нём Джо Ван Дайкс, парень, который стал мне настоящим товарищем. Видишь ли, ему нравилось жить прямо над своей работой, но его увеличившаяся семья вынудила его съехать с его холостяцкой квартирки.