Раньше я бывал зверем, теперь со мной всё в порядке - [41]

Ещё один концерт, и ещё один штат в южном направлении. Лицом к лицу, с обжигающим дыханием. Впервые в Миссисипи. В гостинице Холидей–Инн парень за стойкой регистрации отказал Сонни, узнав, что он вместе с нами. Боб Левин, наш гастрольный менеджер, бросил ему перчатку:

— Так, слушай меня внимательно, мистер, мы останавливались уже много раз в ваших гостиницах. Мы собираемся потратить в них много денег и провести много времени в ваших номерах, разъезжая по городам, а ты отказываешь моему технику в месте, где он мог бы провести ночь? Знаешь ли ты, что будет, если один из самых величайших музыкальных коллективов из Англии откажется от одной из ваших гостиниц? Одному чёрному и одному еврею из Нью—Йорка отказали в проживании в вашей гостинице! И кто? Ты, грязная шмакодявка!

Тигром он набросился на парня. Кати, его подруга, стояла у входа в гостиницу с гордо поднятой головой и расправив плечи. Она была рада за своего старика, как, впрочем, и всегда.

В дверях появился Питер Грант, своей огромной фигурой он заслонил солнечный свет, проникающий в вестибюль, и со своим ист–сайдским выговором произнёс:

— Эрр, в чём дело, Боб? Неприятности?

Парень за стойкой тут же переменился. Мы сломали лёд. Думаю, это была первая гостиница на всём Юге, которая, благодаря нам, изменила своё мировоззрение задолго до появления закона о равных правах.

Этот день был наш. Мы праздновали победу. Мы гордились, особенно был счастлив Боб Левин, но наше радостное настроение оказалось недолгим. Колизей был пуст, концерт отменён. Весь остаток дня и вечер мы просидели на двенадцатом этаже нашей гостиницы. Я, Майк Джеффери, Час Чандлер и Дик Кларк, телерепортёр. Внизу, из окна номера Дика виднелся город, погружённый в вечерние сумерки, мы в растерянности молчали, говорил один только Дик, он говорил что–то об Америке с её яблочным пирогом, даже о расовом законе, как они его тут понимают. Несмотря ни на всё, он возмущался им, хотя ему и приходилось уживаться с действительностью. Он попытался нам что–то объяснять, живя у себя в Англии, где нет такого большого чёрного населения как здесь, мы почти ничего об этом не знали. Он был, конечно, прав. Реальность, как таковая, это совсем другое. Реальность, с которой мы столкнулись впервые здесь, и хотя мы выдержали бой, но Сонни пришлось поселиться в отдельно стоящем от основного здания флигеле. Концерт был отменён, многие потеряли из–за этого свои деньги. А Сонни отказано в посещении бара и ресторана, те принадлежали частному клубу, а не гостинице, и у владельцев были на этот счёт свои установленные правила.

Так мы и просидели там, кляня бедного Дика за его расизм и всю эту чёртову американскую систему заодно, пока Сонни шнырял по той части города, где жили его чёрные братья, и, познакомившись с парой чёрных сестричек, не вернулся в свой гостиничный флигель, не в состоянии вымолвить ни слова и уставший как собака. По всему было видно, что он давно так хорошо не проводил время.

За нашей загрузкой в аэропорту наблюдали из–за своих солнцезащитных очков трое копов. В помощи моей Сонни особо не нуждался, и я пожал ему руку. Все остальные были на позднем завтраке в ресторане аэропорта.

Как только был погружен последний усилитель, один из копов крикнул в нашу сторону:

— Слышь, эй, не забудьте вернуться и встретиться снова с нами!

Я обернулся и улыбнулся, сказав только:

— Благодарю за всё, дружище.

Сонни отреагировал по–своему, он помахал им рукой и тоже произнёс:

— Спасибо, друг.

Один из них крикнул в ответ:

— Нет, только не ты, ты, мать твою, чёрная задница. Тебе бы лучше оставаться в своём Нью—Йорке, где у тебя, как ты знаешь, много оставлено приятного на свою задницу!

Мы улетали с чувством облегчения. Впереди был Новый Орлеан, страна наших снов и бдений, следующий наш пункт в путешествии по Югу.

8. Новый Орлеан

В день прилёта с неба лились потоки воды. Это было время муссонов: жарко, липко, бесконечный дождь. В лимузинах отвезли нас из аэропорта прямо в гостиницу. Расположенная во французском квартале Мартиника, наша гостиница, была великолепна. Ещё очень рано. Но нас ожидало не менее дюжины интервью, за которыми и прошло всё утро. Я надеялся, что у меня будет возможность посмотреть город; об этом я мечтал с самого детства. Я сгорал от нетерпения, ведь то немногое, что нам удалось увидеть, въезжая в город, снесло мне голову. Всё это я уже видел в книгах по истории джаза.

Песня Боба Дилана «Дом восходящего солнца» явно ассоциировалась с Новым Орлеаном, и нашу версию мы посвятили ему. Везде нас очень тепло принимали и радиоведущие, и журналисты, и промоутеры звукозаписывающих компаний, все кого мы встречали. В конце последнего радиоинтервью за тот день, ведущий спросил меня непосредственно в прямом эфире:

— Знаете, сэр, здесь в Новом Орлеане есть один дом, все его зовут «Домом восходящего солнца». Скажите нам, вы хотели бы взглянуть на этот роковой дом, ну, скажем, сегодня вечером?

— Я всегда искал его, — был мой ответ.

Он рассмеялся и хлопнул меня по плечу.

— Рад услышать это от вас — добро пожаловать в Новый Орлеан. А вам, мои дорогие слушатели, хорошего сегодня вечером концерта. Надеюсь, стадион вместит всех желающих.